Комментарии и обсуждение

• 1

  

  Иван (Рупь), Липецк, 22.09.2016 16:38

  Ну что за фотография!!!Не понять- то ли объёмное то ли плоское, а размером наверно с цистерну.
  

• 

  Сергей (Демид), Казачинское, 22.09.2016 17:42

  Иван (Рупь), Липецк писал(а):

  Ну что за фотография!!!Не понять- то ли объёмное то ли плоское, а размером наверно с цистерну.
  

   ) 3 см. длиной.

  
  
• 

  Иван (Рупь), Липецк, 22.09.2016 17:50

  Что-то вроде крышки от табакерки.Фото бы задней части.
  

• 4

  

  Пётр (shahter), Липецк, 23.09.2016 03:28 Модератор

  Табакерка из бухты Порт-Джексон
  (Табакерка)

   

  — Нет ли у тебя спичек? — Это были первые слова, которые я услышал от своего друга — инженера Виктора Кравцова, когда мы встретились в рыбачьем поселке в Крыму. Получив коробок, он вынул трубку и принялся набивать ее из плоской табакерки.

  — Как это понимать? — спросил я. — А твой излюбленный "Беломор"?

  — От папирос бывает рак легких, — авторитетно заявил Виктор. — Кроме того, надо же использовать по назначению эту вещь. — Он щелкнул крышкой табакерки и добавил: — Штука эта необыкновенная.

  — Да? — сказал я довольно равнодушно.

  — Не веришь? — усмехнулся Виктор. — А хочешь, я расскажу тебе ее историю?

  — Ладно, — согласился я. — Валяй, рассказывай историю...

  Мы шли берегом моря. Он тянулся вдаль белой песчаной полосой, ровный и однообразный. И прежде чем Виктор закончил свой рассказ, мы ушли далеко от поселка...

   

   

  — Однажды утром я обнаружил, что кто-то испортил мой кабель, — начал Виктор. — Хороший кабель для антенны в пластмассовой изоляции, длиной метров в шесть. Он по-прежнему лежал в ящике стола, но был перерезан в самой середине... Я позвал своего младшего братишку Антона и спросил:

  — Твоя работа?

  По его лицу я сразу понял, что не ошибся. Да он и не отпирался, только наотрез отказался объяснить, зачем сделал это. Тогда я рассвирепел и заявил, что не возьму его с собой в Крым.

  — Витя, так нужно было, — тихо проговорил Тоник. — Ну, честное слово, я ничего плохого не сделал.

  — Ничего плохого?! А это?.. Где я достану новый?.. Никуда со мной не поедешь!..

  Словом, я довел его до слез и, ничего не добившись, ушел на аэродром, где проводились тренировочные полеты.

  Ожидая своей очереди, я лежал в тени ангара и слушал, как механик ворчит на какого-то мальчишку.

  — Ну, чего надо? Иди отсюда! — время от времени покрикивал он. Мальчик отходил на несколько шагов, потом приближался снова. "Кравцов, готовься!" — услышал я и, поднявшись, пошел к планеру.

  — Подождите, — вдруг позвал мальчик. Он догнал меня и сказал, шагая рядом:

  — Тоник нe виноват. Это я перерезал кабель...

   

   

  ...С соседкой Анной Григорьевной у Славки были самые хорошие отношения. Он не отказывался починить ей электроплитку или сменить пробки, сбегать за хлебом, вообще помочь в чем-нибудь. За это Анна Григорьевна предоставила в полное его распоряжение громадный шкаф с книгами и журналами, оставшимися от покойного мужа.

  Однажды утром, зайдя к Анне Григорьевне, Славка увидел, что старые обои содраны и стены под ними оклеены какими-то старыми газетами. А в одном месте виднелись исписанные четким почерком большие тетрадные листы. Необычные бумаги привлекли Славкино внимание. Подойдя ближе, он начал читать верхний лист. Первые слова так заинтересовали его, что все остальное он прочитал не отрываясь.

  "...мичманом на корвете "Гриф", отправлявшемся в кругосветное плавание. Через три месяца мы были в Сиднее.

  Утром, сменившись с вахты, я сошел на берег.

  Миновав бастионы и здание морского госпиталя, я обогнул церковь и оказался в узком, выжженном солнцем переулке. Навстречу мне шагал сухопарый англичанин в форме капитана королевского флота. В опущенной руке он держал стек. Больше прохожих в переулке не было.

  Неожиданно позади раздался быстрый топот босых ног, и меня обогнал чернокожий мальчишка. Его появление удивило, так как известно, что коренных жителей в этом районе Австралии почти не осталось.

  Пробегая мимо капитана, мальчик задел локтем рукав его белоснежного кителя. Англичанин, тотчас обернувшись, позвал негромко:

  — Бой!

  Оклик прозвучал совсем не сердито, и мальчик подошел. Неторопливо подняв руку, англичанин хлестнул его стеком по лицу. Мальчик закрылся руками, но не вскрикнул, лишь втянул голову в плечи. Капитан замахнулся снова. Я уже был рядом и, поймав его руку, сжал кисть. Стек упал на тротуар.

  — Не кажется ли вам, капитан, что избиение ребенка — занятие, недостойное звания моряка и офицера, — сказал я.

  В водянистых глазах англичанина появилось не то недоумение, не то злоба.

  — Вы с ума сошли, мичман, — заговорил он на довольно чистом русском языке. — Я ударил черного мальчишку. Какое вам дело? Извольте поднять мой стек...

  — Цвет кожи вашей жертвы — не оправдание, — ответил я. — Бить ребенка может лишь человек, лишенный порядочности. Для этого не нужно обладать ни силой, ни смелостью.

  Я выпалил это единым духом в его физиономию, обрамленную ржавыми бакенбардами. Он усмехнулся уголками губ.

  — Смелость моя не вызывала сомнений у русских моряков на севастопольских бастионах, мичман, когда вы были еще в пеленках. Впрочем, вы и сейчас еще мальчик. Этим я объясняю вашу горячность.

  Я действительно был горяч. И он напомнил о Севастополе, где погиб мой отец.

  — Моя молодость не должна вас смущать, — ответил я, с трудом подбирая слова. — Сейчас я убедился, что вы отлично воюете с детьми. Поэтому назовите место, где я могу доказать вам, что достоин своего отца-севастопольца.

  — Насколько я понял, вы предлагаете дуэль, — произнес он довольно хладнокровно. — Я сумею решить наш спор иным способом...

  — Разумеется, менее шумным и более безопасным?

  — Если не ошибаюсь, вы с корвета "Гриф"? — спросил он, начиная выходить из себя.

  — Вы ошибаетесь не более, чем я, считая вас трусом и негодяем, — бросил я ему. Он круто повернулся и пошел прочь. Стек остался лежать на желтых плитах тротуара.

  Взбудораженный столкновением, я шагал, не обращая внимания на дорогу, и скоро оказался за городом. Тропинка, вьющаяся среди густой зелени, привела на высокий берег. Сверкая синевой и солнцем, передо мной открылась бухта Порт-Джексон...

  Кто-то робко тронул меня за плечо. Я обернулся. Черный высохший старик смотрел на меня, беззвучно шевеля губами. Рядом с ним стоял мальчик, за которого я недавно заступился. Один глаз у него совсем заплыл, другой глядел серьезно и внимательно.

  Старик вдруг улыбнулся, открыв редкие коричневые зубы, и что-то хрипло забормотал. "Хороший сэр... Хорошо..." — разобрал я и понял, что он благодарит меня. Потом туземец достал изпод лохмотьев плоскую деревянную коробочку и протянул ее мне. Заметив мое недоумение, он заговорил громко и возбужденно, однако по-прежнему непонятно. Он показывал высохшей рукой на бухту, но, кроме множества кораблей, я ничего там не видел. В речи старика несколько раз прозвучало слово "Норфольк". Корабля с таким названием на рейде, по-моему, не было. Неожиданно старик замолчал и осторожно вложил коробку в мою ладонь.

  — Многие белые хотели ее... Хороший сэр, — медленно сказал он, повернулся и побрел в заросли, держась за плечо мальчика.

  Я разглядывал подарок. Это была деревянная отполированная табакерка, без всяких украшений на крышке. В первой же лавке я наполнил ее табаком, так как уже в то время имел привычку курить трубку.

  Я провел в Сиднее весь день: приятно было после долгого плавания ступать по твердой земле. Несколько раз, проходя по улицам, я чувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд, но, обернувшись, не замечал среди людей никого, кто мог бы интересоваться мной. Вечером, возвращаясь на пристань, я шел глухим, слабо освещенным переулком и услышал вдруг, как кто-то зовет меня:

  — Прошу вас, подождите, сэр!

  Я остановился. Какой-то человек, по одежде — матрос с торгового судна, догнал меня.

  — Ради бога, сэр, не сочтите за дерзость. — Он говорил по-английски, но с легким акцентом. — Прошу вас, всего щепоть табаку.

  Пожав плечом, я вынул табакерку. В тот же миг она была выхвачена, и человек бросился прочь. Он, видимо, рассчитывал на мою растерянность, но я быстро овладел собой: через две секунды настиг незнакомца и свалил его ударом в спину. Табакерка упала на мостовую, а ее похититель вскочил на ноги и выхватил нож. Но я уже достал револьвер и предложил бандиту убираться ко всем чертям. Он счел за благо последовать моему совету, а я вернулся на корабль и тут же был приглашен к командиру корвета.

  Барон фон Грюнберг встретил меня сухо.

  — От капитана фрегата "Дисковери" я получил сообщение, что вы, мичман Смолин, сегодня на улице затеяли ссору, подобно пьяному матросу, — начал он, шагая по каюте.

  — Ваше сравнение и ваш тон кажутся мне неуместными, барон, — вскипев при упоминании об утреннем событии, резко ответил я. Командир на секунду опешил, потом..."

   

   

  Остальные листы были скрыты под клочьями обоев, отодрать которые никак не удалось. Лишь кое-где можно было разобрать отдельные слова и фразы:

  "...предпочтя отставку... сошел на берег в Сид... Норвежец часто говорил мне: "Если ты любишь море больше своих эполет, ты будешь моряком. Не... Я любил... больше... Прав был... чайные клиппера".

  Дальше опять был незаклеенный лист, начинавшийся словами: "...когда я вернулся в Одессу и узнал..."

  Что узнал мичман Смолин, вернувшись в Одессу, Славке осталось неизвестным. Оборвав чтение, он помчался за тетрадью, чтобы переписать удивительный рассказ о приключении в Сиднее, а когда вернулся, было поздно. Всю стену закрывали новые обои.

  — Ну, что вы наделали! — завопил Славка. — Ведь это же, может быть, исторический документ!

  — Да бог с тобой, — успокаивала его Анна Григорьевна. — Старье-то всякое... А человек, который писал, давно помер.

  Славка с ненавистью посмотрел на голубые васильки обоев, навсегда скрывшие под собой таинственные страницы.

  — А кто писал это? — спросил он через некоторое время. Славка надеялся, что еще не все потеряно и можно будет узнать что-нибудь об авторе загадочных записок.

  Анна Григорьевна была в хорошем настроении и отвечала на вопросы довольно охотно.

  — Жил тут человек один. Я еще девчонкой была... Имя-то не помню. Звали его все капитаном. Моряк он был, на поселение сосланный. Жил сначала в Тобольске, а потом в наш город переехал. После революции выбрали его куда-то... Потом Колчак стал наступать. Как-то вечером, смотрю, сидит капитан и наган чистит. Потом тетке моей принес тетрадку, просил сохранить, ушел и не вернулся. А тетка, видать, и залепила стену его бумагами. Все одно, погиб человек...

  — А трубку курил этот капитан? — допрашивал Славка.

  — Курил, — вздохнула Анна Григорьевна. — Все к теткиному мужу приходил табачок занимать. Табакерку достанет и стучит ногтем, по крышке: пустая, мол...

  — А табакерка... какая была? — осторожно спросил Славка.

  — Господи, да где же я упомню? Тебе-то зачем? Деревянная, вроде бы... Да она еще недавно в сундуке валялась.

  Славка заволновался. Из дальнейших расспросов он узнал, что после капитана остался сундук. Он был почти пустой, и туда стали складывать разные ненужные вещи. Там лежала и табакерка. Последнее время сундук стоял в чулане у племянницы Анны Григорьевны.

  Через полчаса Славка мчался на улицу Пушкина, зажав в кулаке записку Анны Григорьевны...

   

   

  Дом номер четырнадцать на улице Пушкина оказался деревянным, двухэтажным. Славка поднялся по скрипучей лестнице и постучал. Не дождавшись ответа, он хотел постучать снова, но за его спиной скрипнула дверь соседней квартиры. Он обернулся.

  На пороге стоял мальчик лет одиннадцати, чуть пониже Славки, темноволосый, с облупившейся от загара переносицей.

  В руках он держал широкие полосы резины.

  — Там нет никого, — сказал он, кивнув на запертую дверь. — Все уехали на дачу.

  — Надолго?

  — Недели на две.

  Славка приуныл: возможность отыскать табакерку отодвигалась на полмесяца.

  — Куда хоть они уехали?

  — Да я не знаю...

  Славка с досадой посмотрел на мальчишку. Тот по-прежнему стоял на пороге, не зная, видимо, о чем говорить, и не решаясь уйти. Славка тоже не уходил, хотя было уже ясно, что делать здесь больше нечего.

  — Что это у тебя? — спросил он, чтобы нарушить неловкое молчание, и показал на куски резины.

  — Это я ласты делаю, — оживился мальчик. — Для подводного плавания.

  — Подводного! — усмехнулся Славка. — В нашей речушке только под водой и плавать.

  — А я к морю поеду. С братом.

  — К морю? — Славка посмотрел на него с откровенной завистью. — Счастливый...

  Все свои двенадцать лет Славка прожил в небольшом уральском городе и никогда не видел моря.

  Море было его мечтой. Еще малышом знал он о далеком синем море-океане, где живет золотая рыбка и весело прыгают по крутым волнам с кудрявыми гребешками корабли царя Салтана.

  Потом он читал о море в романах Жюль Верна и Стивенсона. Солнечные зеленоватые волны катились к берегам таинственных островов, выбрасывая на песок закупоренные бутылки из синего стекла с записками о кораблекрушениях и кладах...

  В отличие от многих мальчишек, Славка совсем не стремился стать штурманом или капитаном дальнего плавания. Но море тянуло его, как живая сказка. Оно обещало множество приключений и хранило в себе тысячи тайн.

  — Счастливый... — повторил Славка.

  — Я счастливый. Я всю жизнь хотел на море попасть, — серьезно сказал мальчик.

  Не произнеси он этих слов, Славка никогда не рассказал бы ему о таинственных страницах. Но сейчас он почувствовал в незнакомом мальчишке единомышленника и неожиданно выложил ему историю табакерки.

  — Интересно, — сказал мальчик. — А ты не врешь?

  Славка не обиделся. Он понимал, что рассказу его поверить трудно.

  — Вот если бы до сундука добраться, — проговорил Славка. — Может, там еще какиенибудь бумаги есть. Или хоть табакерку найти... Может, что-нибудь узнали бы.

  — Ну, если бумаги... А по табакерке ничего не узнаешь... Жаль, кладовка закрыта, — Тоник вздохнул и показал на досчатую дверь с большим висячим замком. — Вот если бы... — Он сморщил лоб. — Постой! А ведь можно... через окно!

  — Без хозяев?-удивился Славка.

  — А кто хозяин? Кладовка-то общая. Там и у Виктора много вещей. Только ключ потерян, а замок ломать никто не даст.

  — А через окно разрешат? — усомнился Славка.

  — Так мы и спрашивать не будем...

   

   

  Окошко находилось под самой крышей. Оно было без стекла, но подняться к нему с земли ни за что не удалось бы.

  — Можно с крыши, на веревке, — предложил Тоник. — Только надо когда стемнеет, чтоб никто не видел... А то мне здорово влетит от брата за такую акробатику.

  В чулане было совершенно темно. Славка включил фонарик и огляделся. У одной из стен стояли какие-то ящики, на полках громоздилась старая посуда и пыльные книги. В углу Славка заметил черный горбатый сундук, обитый ржавыми железными полосами.

  Он поднял тяжелую крышку. В сундуке лежала стопка журналов, настольная лампа с порванным абажуром, расколотый письменный прибор из мрамора и другие ненужные вещи. Славка лихорадочно перерывал их. Наконец, рука его нащупала что-то гладкое, и Славка, замирая от волнения, вытащил плоскую деревянную коробочку. В темной глубине полированной крышки маленькой искрой горит отблеск фонаря. Вот она, свидетельница загадочных событий, происшедших почти целый век назад! Она видела парусные корабли и дальние страны.

  Никаких бумаг Славка не нашел, только вытащил из-под журналов кожаные корки тетради. По формату переплет подходил к листам, которыми была оклеена стена. Но он был пуст, и Славка хотел уже бросить его обратно, как заметил вдруг на внутренней стороне подпись, сделанную знакомым почерком: "А. Смоленский".

  "Смоленский... Смолин... И почерк тот же, и фамилия похожа, — думал Славка. — Но почему она так знакома?"

  И вдруг он вспомнил. Вспомнил, что есть в городе небольшая зеленая улица. Улица Смоленского. И еще вспомнились светлые прищуренные глаза под козырьком морской фуражки и скупые слова под большой фотографией в одном из залов городского музея:

  "Александр Николаевич Смоленский. Выслан в наш город из Одессы за революционную пропаганду среди моряков торгового флота в 1907 г.. Активный деятель подпольной большевистской печати. Погиб во время боев с колчаковскими бандами".

  Славка закрыл сундук и выпрямился. Теперь он знал, чьей рукой написаны загадочные страницы.

  Сунув тетрадный переплет за ремень, а табакерку в карман, он вскарабкался по ящикам под самый потолок, где в маленьком оконце слабо светилось ночное небо.

  — Тоник, давай, — негромко крикнул Славка, высунувшись в окошко.

  Сверху, с крыши, спустился толстый электропровод, который Тоник на время позаимствовал у брата. Обвязав кабель вокруг пояса, Славка выбрался наружу.

  Встав на нижний карниз окна, он закинул руку на выгнутый край железного кровельного листа и стал подтягиваться.

  Проржавевшее железо разогнулось совершенно неожиданно. Локоть соскользнул, Славка откинулся назад, и ноги сорвались с карниза. Теперь он висел лишь на проводе, который нестерпимо резал грудь и спину.

  — Славка! — окликнул его с крыши Тоник. — Ты что, сорвался? Меня так дернуло, что чуть пополам не перерезало.

  — Я сейчас, — выдохнул Славка, пытаясь ухватиться за край окна. Но не мог. Теперь окно было выше головы.

  — Слушай, кажется, мы сейчас полетим, — довольно хладнокровно сказал Тоник. — Я не удержусь.

  Славка представил, как Тоник лежит на крутом скате, обвязавшись кабелем, и судорожно цепляется за гребень крыши. Падать ему пришлось бы не на ноги, а вниз головой, и с большей высоты, чем Славке.

  — Ты скорей, у меня железо гнется, — снова заговорил Тоник.

  — Я сейчас! — крикнул Славка и оставил бесполезные попытки дотянуться до окна. — Сейчас! Еще секунду продержись.

  Он вынул из кармана перочинный нож, открыл его зубами и принялся пилить тупым лезвием кабель, стараясь не думать о том, что висит в пяти метрах от земли. Славка всегда боялся высоты.

  Он упал на четвереньки и сразу вскочил. Удар о землю оказался слабее, чем Славка ожидал. Только звенело в ушах и слегка болели отбитые ступни. Лезвие ножа захлопнулось само собой и глубоко разрезало палец.

  — Ты что, оборвался? — послышался голос Тоника. — Ты жив?

  — Жив, — сказал Славка, зажимая порез, — Спускайся. Я нашел табакерку...

  Через полчаса, когда Славка рассказал о своем открытии, они расстались.

  — Знаешь... ты хороший товарищ, — сказал Тоник чуть смущенно, прежде чем уйти. — Я бы здорово треснулся с крыши...

  — Брось ты, — отмахнулся Славка. — Знаешь что? Оставь пока табакерку у себя. Завтра я зайду...

  На следующее утро, придя к Тонику, Славка узнал о его несчастье.

   

   

  — Эту историю во всех подробностях я узнал гораздо позже, — сказал Виктор, кончая свой рассказ. — На аэродроме Славка объяснил мне лишь самое главное. Когда он кончил, я задал вопрос:

  — Табакерка у тебя?

  Славка протянул мне ее и спросил в свою очередь:

  — А теперь вы возьмете Тоника к морю?

  Я не торопился с ответом, внимательно разглядывая его находку. Наконец сказал:

  — Возьму... Но при одном условии: если ты отдашь мне эту вещь.

  — Зачем она вам? — удивился он.

  — Зачем! Для табака, — усмехнулся я.

  Славка пожал плечами и, подумав, ответил:

  — Берите.

  — А Тоник согласится? Ведь вы ее вместе искали.

  — Согласится. Ему что? Он и так счастливый.

  — Это почему?

  — Конечно, — сказал Славка. — К морю едет. Я бы за это что угодно не пожалел, не то что табакерку.

  Тогда я и подумал: "Почему бы не сделать счастливым еще одного человека?"

  Виктор затянулся трубкой и замолчал. Я с любопытством посмотрел на него.

  — Твои сбережения на мотоцикл, верно, пошли прахом?

  Он усмехнулся.

  — Ерунда... Но если бы ты знал, чего стоило уговорить Славкиных родителей отпустить его со мной!

  — Ты это хорошо сделал, конечно, — сказал я. — Но объясни, зачем ты отобрал у мальчишек дорогую им вещь? Маленький ты, что ли?

  Виктор достал табакерку и подцепил ногтем пластинку медной защелки так, что стала видна ее обратная сторона. Я разобрал выгравированные на меди маленькие русские буквы: "фабрика И. Крамер".

  — Каждую минуту ребята могли обнаружить клеймо и понять, что эта штука никогда не была в Австралии. Думаешь, это было бы для них лучше?..

  Мы медленно шагали по берегу. Я продолжал разглядывать табакерку, а Виктор с равнодушным видом сосал трубку.

  — Вот что! — сказал я, наконец. — Если ты боишься рака легких, то брось курить вообще. А табакерку отдай ребятам. Ты ненаблюдателен, иначе заметил бы, что замок сюда поставлен гораздо позже, чем сделана табакерка.

  С этими словами я вытряхнул табак.

  — Сумасшедший! — закричал Виктор. — Это "Золотое руно"!..

  Однако я отмахнулся от него, потому что в этот момент заметил на внутренней стороне крышки искусно вырезанный, но уже почти стершийся маленький вензель: латинскую букву "N". И неожиданная мысль поразила меня.

  — Ведь старик туземец говорил Смолину: "Норфольк"! — вспомнил я.

  — "Норфольк"... Ну и что же?

   

  * * *

   

  Прошло два года. История с табакеркой стала постепенно забываться. И вот однажды, перелистывая вечером какой-то исторический журнал, я наткнулся на такие строчки:

  "Пролив, отделяющий остров Тасманию от Австралии, носит имя Джорджа Басса. Вместе с лейтенантом Флиндерсом морской врач Басе в 1798 году обошел вокруг Тасмании на маленькой, водоизмещением в двадцать пять тонн шхуне. Это было великим открытием. Жители Сиднея восторженно приветствовали вернувшихся путешественников. Шхуна "Норфольк" была поставлена на вечный якорь в бухте Порт-Джексон и стала музейным экспонатом. Из ее деревянного киля выточили несколько табакерок. Эти вещи бережно хранятся владельцами. Ценятся они на вес золота..."

  Дальше я не стал читать. Схватив журнал, бросился к моим друзьям.

  — Так вот откуда наша табакерка... — задумчиво произнес Славка.

  — Это-то мы узнали, — возразил Тоник. — Одно теперь неизвестно, как такая редкая вещь попала к старику?

   
• 

  Иван (Рупь), Липецк, 23.09.2016 07:42

  Занимательный рассказ!!!
  

• 

  Сергей (Демид), Казачинское, 23.09.2016 14:51

  Иван (Рупь), Липецк писал(а):

  Занимательный рассказ!!!
  

   Думаете все таки от табакерки? 

  
  
• 

  Алекс (drwatson), Северск, 23.09.2016 17:18

  Будет продолжение ? 

• 1

  

  Пётр (shahter), Липецк, 23.09.2016 18:38 Модератор

  Алекс (drwatson), Северск писал(а):

  Будет продолжение ? 

   Как вторая часть от табакерки будет найдена,так и продолжение будет