Нынешние московские экологи могут пометить красным цветом в календape дату 9 апреля. В этот день в 1699 году Петр Первый издал указ "о соблюдении чистоты в Москве и о наказании выбрасывания сору и всякого помёту на улицу и переулки".До этого даже по самой главной Тверской улице  улице текли зловонные ручьи, вытекавших из-под деревянных заборов, огораживающих дворы. Ров возле Крепостного вала, шедшего по Садовым улицам, в дождливую погоду наполнялся водой, которая в сухое время загрязнялась нечистотами. Аналогичное зрелище представляли Болото, Балчуг и Садовники весной затоплявшиеся полой водой Москвы-реки, потом в течение всего лета подсыхавшие, благоухая плавающим дерьмом. Речка Неглинная (давно упрятанная под землю),славилась своим ароматом.

Как во многих городах, в Москве кое-где были проложены сточные канавы, каналы и подземные трубы - для отвода дождевой воды и хозяйственных стоков. Увы, как и парижане, москвичи сбрасывали в них "золотце". Со временем в разных местах дворов стали рыть глубокие ямы для надворных клозетов. Когда яма заполнялась, рыли другую, нужник переносили.

Одной из самых важных, хотя и явно «неблагодарных» профессий того времени было ремесло золотаря. Эти люди должны были поддерживать санитарное состояние населенных пунктов: вычерпывать выгребные ямы, собирать нечистоты с улиц и вывозить это в бочках за пределы города. В зимнее время на лед Москвы-реки сваливались огромные кучи замерзших нечистот, которые впоследствии отравляли воду, вызывая неудовольствие самой императрицы Екатерины.

Золотарное дело было неразвито.  Ну а раз не было спроса на этот вид промысла - не было и предложения. Но указ указом, а санитарное состояние столицы не улучшалось. Даже в Кремле дело обстояло неважно, особенно после того, как Петр разместил там Коллегии со всей их обслугой.
При таком уровне санитарии Москву, как и прочие европейские города, то и дело посещали всякие "моры", уносившие от четверти до половины населения. В 1771 году пронесшаяся над Москвой "моровая язва" (эпидемия чумы) унесла в могилу больше трети населения и даже вызвала "чумной бунт", во время которого был убит архиепископ московский Амвросий. Пытаясь предотвратить распространение заразы, он запретил устраивать крестные ходы и массовые моления, за что и был растерзан толпой.

Еще одно свидетельство, относящееся уже к 1871  году. Газета "Русская летопись" описывает Красную площадь. У памятника Минину и Пожарскому "настоящая зараза от текучих по сторона вонючих потоков.Около памятника будки, на манер Парижских писуаров,к ним и подойти противно.Ручьи текут вниз по горе около самых лавок с фруктами..."

С середины XIX века в московских двориках стали строить публичные деревянные туалеты «для прохожего человека», а с конца 1890-х годов в центре города, у вокзалов и рынков появились и каменные. Они были украшены кирпичными крестиками, и их помпезно называли «общественные ретирады». Московская городская дума обязала всех владельцев многоэтажных доходных домов иметь во дворе такую ретираду. Историки уверяют, что предписание практически не нарушалось.

В русской деревне XVIII-XIX вв. нужник мог находиться под небольшим навесом (или без него), огороженный или неогороженный по бокам. Учитывая климатические условия России, сидеть над «очком» под открытым небом было более чем некомфортно; поэтому необходимость внешней защиты от ветра и дождя становилась очевидной. Тем не менее, такие соображения не всегда учитывались, и крестьянская семья продолжала ходить «на задний двор» как придется… Впрочем, реальным фактором, повлиявшим на строительство нужников закрытого типа, стала и женская стыдливость, столь присущая православной культуре.

Что касается аристократов, они могли справлять нужду в фаянсовые чаши, которые слуги затем выносили и сливали в выгребную яму. Для гостей стали устраивать специальные комнаты, в которых устанавливались специальные стульчаки с накопительной емкостью, которую периодически опорожняли те же дворовые люди.

В 1900-е годы о кирпичом строении на Смоленской площади,  сложенном крестами, в городе говорили много и непременно со смешком. По распоряжению городской думы там построили первый в городе публичный туалет, названный, чтобы не говорить грубо, вполне по иностранному- "ретирадой". В самом деле, это было французское слово, но его хорошо понимали купцы из немцев. Оно означало "убежище" - и на их языке, и на польском. Удивительно, но без объяснений понимали это чужое слово только военные, потому, что оно было в старом морском уставе 1720 года.

Что касается гласных Московской городской думы, то они, утверждая постановление о закладке первой в городе публичной уборной, ни разу не вымолвили "общественная уборная". Чтобы никто не смел говорить, что гласные не понимают благородной речи, веселыми, но неуверенными голосами они длинно рассуждали о пользе "ре-ти-ра-ды", нового общественного заведения, которое принесет хороший тон в Первопрестольную. Но, вынужденные приводить цифры (для составления сметы городских расходов), гвоорили, опуская глаза, что "ре-ти-ра-да" рассчитана на столько-то "мест и посещений в сутки по-большому" и на столько "мест и посещений по-маленьким делам".

Публика же сторонилась этого красивого слова, избегали произносить его вслух даже студенты. В ретираду сначала смело заходили только наглые мужчины, люди бывалые, городские, образованные. Крестьяне же из шумного Сенного рынка, на Смоленской площади, весь день уставленного возами, избегали этой ретирады. Рассказывали, что, видя малое непонятное кирпичное здание на площади, построенное крестами, крестьяне преданно смотрели на него и на потеху озорникам крестились. Иные даже клали поклоны.
При острой нужде, не спрашивая местных людей, они по-прежнему смело открывали любую незапертую калитку на улице и, теряя смелость, входили в первый же попавшийся двор, искали самое в нем малое дощатое строеньице, потому, что давним распоряжением городской же Думы в каждый двор разрешалось заходить любым "случившимся" пешеходам. Потом Дума все-таки откровенно назвала то слово, которого она избегала, и выпустила "обязательное постановление" о "постройке в каждом домовладении публичных туалетов с водяным смывом.

В московском жилом усадебном доме ретирада была, как правило, одна и располагалась в бельэтаже, в холодных сенях, соседствуя обычно (через коридор или глухую стенку) с кухней - оба этих функционально несхожих помещения пользовались общим выгребом.

После 1917 года в обе столицы устремилась масса людей из провинции, и каменные общественные туалеты были переделаны в квартиры. Деревянные разобрали на дрова. А в 1930-х годах в Москве начались помпезные военные парады. Их участников долго муштровали и плотно кормили. После первого же парада подъезды в центре города еле удалось отмыть. Домофонов и кодовых замков тогда не было, а консьержи (там, где они были) не смогли сдержать натиск людей в погонах.
Жившая в центре номенклатура сообразила, что действо будет повторяться регулярно, и Моссовету немедленно дали поручение построить туалеты в самых людных местах. Ни шатко ни валко их строили все советские годы.