НИ ОДИН КЛАД НАПОЛЕОНА ДО СИХ ПОР НЕ НАЙДЕН!

8 октября. Суббота. Сегодня я стала кладоискательницей. Я разбирала бабушкин книжный шкаф и нашла старинную книгу о Наполеоне. Я так зачиталась, что чуть не забыла лечь спать. Из этой книги я узнала, что, когда Наполеон отступал из Москвы в 1812 году и его догнала зима, он решил отделаться от сокровищ, которые вёз из Кремля... Французы нашли в лесу глубокое Семлёвское озеро и сбросили в него все ящики...»

Это отрывок из дневника Алисы, юной героини фантастического рассказа Кира Булычёва «Клад Наполеона». Девочка вспомнила, что годом ранее побывала вместе с отцом на Семлёвском озере в Смоленской области. Что сидела на берегу и представляла, как этот глухой уголок выглядел в сказочные времена: «В озере могла жить русалка, а старый леший любовался с берега, как она плавает. Я совсем не удивилась тому, что здесь может таиться клад. И мне захотелось его найти».

Детский, книжный, наивно-романтический взгляд булычёвской Алисы не имеет ничего общего с реальностью. Понятно, что поиск кладов, само их происхождение, грозные личности, их схоронившие, — всё это априори ассоциируется с тайной, с дальними странствиями, с вольным ветром. Понятно, что само слово «клад» рефлекторно вызывает в памяти милые сердцу образы героев Стивенсона, Дефо, Верна, Твена, советского писателя Андрея Некрасова с его капитаном Врунгелем и кораблём «Беда».

«Пехотинцы изнемогали под тяжестью ранцев»

Однако с сокровищами Бонапарта ситуация иная. И не просто иная, это другой полюс: никакой романтики, никаких тропических островов, никаких карт капитана Флинта. Впрочем, тайн хватает — ими, неразгаданными за 200 лет, усеян весь путь, по которому императорская армия шла от Москвы на запад, до границы. История наполеоновских кладов — это история отступления, точнее, бегства. Трагическая, позорная. Отступления не столько в географическом смысле, сколько в человеческом. Отступления от себя, от своего величия, от доблести, от цельности.

Наполеон покинул Москву в полдень 19 октября 1812 года. Его адъютант, бригадный генерал Филипп-Поль Сегюр, приводит восклицание полководца: «Идём в Калугу! И горе тем, кто станет на моём пути!»

Двигаясь по широкой Калужской дороге в ряд по восемь экипажей, армия так и не смогла к вечеру полностью выйти из города. На тот момент войско Наполеона насчитывало более 14 тысяч всадников, 90 тысяч пеших и 12 тысяч нестроевых солдат. Вслед двигался обоз с «московской добычей», которая, по официальной справке русского министерства внутренних дел, составила около 18 пудов золота, 325 пудов серебра и неопределённое количество церковной утвари, икон в золотых окладах, старинного оружия, мехов... Часть изделий из драгоценных металлов перелили в слитки с литеройNв честь императора. Для этого в Успенском соборе Кремля оборудовали плавильные печи.

«Наполеон велел вывезти все кремлёвские трофеи, забрать бриллианты, жемчуг, золото и серебро из церквей. Он приказал даже снять позолоченный крест с купола Ивана Великого, — писал офицер Вьен Маренгоне. — Мы тащили за собой всё, что избегло пожара. Самые элегантные и роскошные кареты ехали вперемешку с фургонами, дрожками и телегами с провиантом. Зрелище напоминало мне войны азиатских завоевателей».

Собственные обозы с добычей имели маршалы Богарне, Даву, Ней, Мортье, Мюрат. Вот свидетельство британского военного агента при русской армии Роберта Вильсона: «На протяжении целых переходов тянулись в три-четыре ряда артиллерийские орудия, госпитальные и провиантские повозки и даже дрожки, нагруженные награбленным добром; пехотинцы изнемогали под тяжестью ранцев».

В первые дни после выхода французов из Москвы стояла сравнительно ясная погода, но 23 октября зарядили дожди, мгновенно размывшие дороги. Подойдя к Малоярославцу, армия Бонапарта встретила укреплённое и пополненное русское войско под командой Кутузова. За день 24 октября городок восемь раз переходил из рук в руки и к ночи остался за Наполеоном. Кутузов отошёл на три километра к югу, преграждая противнику путь в Калугу и южные районы России. Император распорядился бросить часть обозов, сжечь оставленные повозки. В огонь полетело только наименее ценное и компактное: одежда, антиквариат, картины. С золотом и серебром расставаться никто не спешил — пока. Но отстающим солдатам из арьергарда пришлось — по велению генерала Жерара, командира 3-й пехотной дивизии 1-го корпуса маршала Даву, — разгрузить ранцы, выкинув их содержимое в реки, озёра, канавы с водой.

Наполеоновская армия начала продвигаться к Смоленску. 27 октября Бонапарт был в Верее, 28-го — в Можайске, 30-го — в Гжатске, 1 ноября — в Вязьме, 2-го — в Семлёве, 3-го — в Славкове, 5-го — в Дорогобуже, 7 ноября — в селе Михайлово. Однако вопреки приказу Наполеона об ускорении марша войска и обозы сильно растянулись. Весь двухсоткилометровый поход сопровождался непрерывными атаками казаков и партизан, но пока они не наносили отступавшим частям серьёзного вреда. Дорога же после Смоленска превратилась в сплошной французский погост, правда, без крестов, имён и могил.

Ложный след

Понятие «клады Наполеона» часто связывают с одним-единственным географическим названием. Тем, что звучит из уст героини произведения Кира Булычёва.

Филипп-Поль Сегюр пишет: «От Гжатска до Михайлова, села между Дорогобужем и Смоленском, в императорской колонне не случилось ничего замечательного, если не считать того, что пришлось бросить в Семлёвское («Стоячее») озеро вывезенную из Москвы добычу: здесь были потоплены пушки, старинное оружие, украшения Кремля и крест с Ивана Великого. Трофеи, слава, все блага, ради которых мы жертвовали всем, стали нам в тягость; теперь вопрос стоял не о том, каким образом украсить свою жизнь, а о том, как спасти её».

На эти строки опирается и знаменитый шотландец Вальтер Скотт. В 1835 году в Петербурге вышло 14 томов его труда «Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французского». Скотт, вслед за первоисточником в лице Сегюра, утверждает: «Наполеон повелел, чтобы московская добыча: древние доспехи, пушки и большой крест с Ивана Великого были брошены в Семлёвское озеро как трофеи, которых ему не хотелось отдать обратно и которых он не имел возможности везти с собою».

Прочитав это, тогдашний смоленский генерал-губернатор Николай Хмельницкий немедленно, зимой, на выделенные из госказны четыре тысячи рублей приступил к поисковым работам. Сотни крестьян проделывали лунки во льду, с помощью багров обшаривали дно, но, увы, натыкались на одни камни. Поиски прервали. Но с тех пор и по сегодняшний день на озере буквально живут поколения энтузиастов. Искатели либо пробуют нырять, пытаясь обнаружить ценности под водой, либо обшаривают берега в надежде наткнуться на какую-либо примету клада. Тщетно.

И стоит задуматься: зачем адъютанту Наполеона, к слову, не страдавшему болезненным альтруизмом, было выдавать точное место захоронения «московской добычи», к которому французы рано или поздно собирались вернуться? И почему бы, с другой стороны, не пустить кладоискателей по ложному следу? Собственно, император не имел достаточных оснований топить подводы в Семлёвском озере. В конце октября ещё не так мешал обоз, ещё не так терзали холода. От затерянного в лесу водоёма до Старой Смоленской дороги — около километра. Теоретически французы могли им воспользоваться, хотя протащить неподъёмные фуры по болотистым землям, по трясине, которая не промерзает порой и зимой, — задача не из тривиальных.

Да, в 1813 году семлёвский помещик Бирюков предъявил земскому суду около 40 пушечных лафетов, найденных в его угодьях. Значит, французские орудия действительно не вывозились далее этого района. Но при чём тут озеро?

ВXXвеке сюда неоднократно — например, в 1912, в 1961 и в 1980 годах — выезжали любительские экспедиции. Они находили только полусгнившие мундиры, обломки повозок, лошадиные кости, отдельные монеты, пуговицы и тому подобное. На общественных началах в КБ и НИИ для энтузиастов даже разрабатывались спецприборы, призванные помочь в поиске сокровищ. В частности, геофизики измерили магнитное поле над поверхностью воды. Результаты говорят о наличии на дне значительных масс металла. Но лежат ли там «наполеоновские клады» или же обломки самолёта, упавшего в Великую Отечественную, приборы определить не в состоянии. Красноречив, правда, химический анализ воды: серебра в ней в сто раз больше нормы! Аномально велико и процентное содержание золота, меди, олова и цинка.

А вот визуальная разведка, которую пытались вести аквалангисты, ничего не дала, поскольку при максимальной глубине 21 метр последние 14—15 метров приходятся на ил. Из-за него видимость в озере с отметки пяти-шести метров уже нулевая. Работы велись зимой, и в воду с нулевой температурой водолазы погружались в военных гидрокостюмах, согреваясь изнутри ста граммами спирта.

Как свидетельствуют новые карты, с которыми сверяются поисковики последней волны, других озёр поблизости нет. Понятно, что за 200 лет здешние географические ландшафты изменились неузнаваемо. А если взять старую карту? Подробный «План Вяземского уезда 1803 года» помимо Семлёвского озера указывает ещё как минимум на восемь существовавших в районе запруд. И все они не только превосходят «Стоячее» по размерам в пять или десять раз, но расположены гораздо ближе к Старой Смоленской дороге. Филипп-Поль Сегюр, кстати, мог перепутать озеро с запрудой — в суматохе войны, да ещё по ненадёжным, примитивным картам своей эпохи.

В 1933—1938 годах большинство запруд было спущено. Ныне на этих местах — ложбины, а согласно элементарному подсчёту с 1812-го до 1930-х годов на клад могло отложиться около полутора-двух метров донных осадков. Прибавим прочие культурные слои и особенность «сундуков мертвеца» уходить в землю и получим максимум три метра. Может, не в воде следует искать, а на суше?

Тайна «острого камня»

Но вернёмся в суровую осень 1812 года. Начиная со Смоленска, куда Наполеон вступил 8 ноября и откуда ушёл 13-го, ситуация для его армии изменилась кардинально. В мёртвом, полусгоревшем городе отступающие полки ждал удар, который сломил дух войск окончательно. Смоленск не дал ни пищи, ни отдыха. Лошади пали почти все, поскольку фуража достать не удалось. Дисциплина рушилась, как карточный домик, не помогали даже расстрелы. Французские офицеры в частных письмах сообщали, что в сумерках и ночью человек с хлебом в руках подвергался на улице неминуемому нападению.

В Смоленске у Бонапарта оставалось до 50 тысяч воинов под ружьём, включая пять тысяч кавалеристов, и примерно столько же небоеспособных солдат, раненых. Тогда же ударили первые морозы, пошёл снег.

Император не знал, будет ли зимовать и как долго ещё останется в русском городе, но тут его настигли известия из Парижа о «заговоре генерала Мале», республиканца, который, позднее арестованный и расстрелянный, до этого успел наделать шуму — бежать из тюрьмы, ранить военного министра. Пришлось срочно менять планы...

При отходе из Смоленска Бонапарт разделил армию на четыре колонны. Чем воспользовался генерал Милорадович, который 15 ноября у села Красное атаковал французов, взяв в плен две тысячи человек.

Кавалеристы лейб-гвардии Уланского полка захватили обоз 1-го корпуса маршала Даву с московскими трофеями, включая золото и серебро на сумму 31 тысяча рублей. Не дождавшись арьергарда Нея, Наполеон со Старой гвардией и остатками корпуса Даву прорвался сквозь заслоны войск генерала Тормасова к Орше на территории нынешней Белоруссии. Здесь он произвёл смотр армии и выявил ужасающие потери. Раненые и отставшие составляли до 70 процентов в каждом батальоне. Количество боеспособных солдат едва достигало 20 тысяч.

Что касается сокровищ, то исследователи вXIXи началеXXвека указывали на озеро к югу от Орши, вблизи местечка Бобр Сенненского уезда Могилёвской губернии. «Существуют свидетельства многих «военных лиц», что на тамошнем дне лежат трофеи 1812 года и великого бегства французов», — писала в 1911 году газета «Новое время».

При трагической переправе через Березину 26—27 ноября часть «московской добычи» была, опять же по слухам, зарыта и затоплена в нескольких местах. Известно, что после войны окрестные помещики заставляли своих крепостных нырять в воды реки и отыскивать брошенные французами драгоценности.

После Березины, когда армия Наполеона двигалась по дороге из Борисова в Молодечно, резко усилились морозы: температура упала на 15—16 градусов — до отметки минус 25—28 по Цельсию. Солдаты замерзали по дороге, на бивуаках, у костров. Кутузов писал жене, что на одной версте от столба до столба насчитали 117 замёрзших французов. По легенде, у посёлка Мотыголь вконец измученный император заехал на ночлег в имение Селище. Его сопровождал батальон Старой гвардии, который эскортировал повозку, нагруженную дубовыми бочонками с золотом. В Селище приближённые доложили, что дальше груз везти нельзя: лошади пали, а достать свежих негде. И тогда Наполеон приказал закопать золото. Штабные офицеры исполнили повеление под покровом ночи, выбрав ориентиром огромный островерхий камень.

Про клад ничего не было известно до 1840 года. Тогда в имении начали строить новый господский дом. Под фундамент крестьяне свозили с полей камни. Вскоре из Франции прибыл какой-то человек с планом и объявил, что ищет зарытые в 1812-м бочонки. Но спустя 28 лет местность не соответствовала плану. «Острый камень», с высеченным на нём знаком в виде подковы, обнаружился после долгих поисков — с правой стороны от крыльца в угловом фундаменте дома. Однако настойчивые расспросы о том, откуда взят камень, ни к чему не привели — никто уже этого не помнил. Француз удалился...

«Ко мне, друзья! Разграбим обоз!»

Территория бывших Виленской и Ковенской губерний — юг и запад Литвы — район, где 1812 год оставил великое множество следов. И самый трагический для наполеоновской армии. Десятками лет крестьяне находили здесь ружья, сабли, тесаки, фрагменты обмундирования и амуниции, пуговицы, пряжки, монеты, включая золотые 20-франковые. И — кости, кости, кости... Многие тысячи останков в братских могилах.

Предания указывают и на места, где могут таиться клады. Например, у села Евье, на Старо-Виленской дороге французы затопили фуру с деньгами и документами. В озеро близ Закрета, предместья Вильны, якобы бросили золотые слитки. Это золото в серединеXIXвека безуспешно искал немец Миллер. А в мае 1826 года в российскую миссию в Карлсруэ явился француз Жан Пти и заявил, что ему известно местонахождение клада, зарытого в окрестностях Вильны. Просил паспорт и содействие. Утверждал, что знает и о других ценностях, укрытых «в дуплах деревьев и пещерах». В ту пору русское правительство уже очень неохотно выдавало лицензии на поиски. И предложение Жана Пти сочли не заслуживающим внимания.

Достоверен следующий полуфантастический, но реальный случай. В ноябре 1812-го на 14-й версте Полоцкого шоссе, под мостом через реку Вилейку, прятался крестьянин деревни Мицкуны Юрий Маковский. По мосту шла отступающая французская часть. Маковский заметил, как солдаты бросили с моста увесистый предмет. Когда французы прошли, селянин не побоялся нырнуть в ледяную воду. И вытащил на берег бочонок с золотом, которого ему и семье хватило на 30 лет.

Судьба «московской добычи» и императорской казны решилась только за Вильной. К тому времени Наполеон передал командование Мюрату и уехал в Париж. 10 декабря на дороге между Вильной и Ковно подводы, влекомые измученными лошадьми, беспомощно остановились перед обледенелым подъёмом на Понарскую гору. «Ваше величество, Вы знаете, что в полутора лье от Вильны есть ущелье и очень крутой холм, — докладывал 12 декабря из Ковно маршал Бертье. — Прибыв туда к пяти часам утра, вся артиллерия, весь войсковой обоз представляли собой ужасное зрелище. Ни один экипаж не мог проехать, ущелье было загромождено орудиями, а повозки опрокинуты».

Настал момент окончательной гибели всей артиллерии и обоза. «Фургоны с казной, взятые в Москве трофеи, русские знамёна, столовая посуда маршалов — всё это было брошено. Я мог бы иметь мешок с золотом, с 50 тысячами в наполеондорах. Но я нашёл его вес слишком тяжёлым и удовольствовался несколькими пригоршнями, которые положил в карманы своих панталон», — вспоминал анонимный бельгийский гренадёр.

Француз Лемонье воспроизвёл в мемуарах такую сцену: «Ко мне, друзья! Разграбим обоз! Тотчас толпы беглецов присоединяются к этому крику и бросаются на драгоценные фургоны. Кидаются к замкам и взламывают их посредством всего, что под рукой. Солдаты всех родов оружия, лакеи, чиновники, даже офицеры полными пригоршнями черпают в них золото и бесчестие... Пренебрегают монетами в пять франков — их выбрасывают далеко на снег».

«Люди, умирающие с голоду, сгибались под тяжестью богатств, которых они не могли нести», — писал офицер Лабом.

«В Вильне мои войска разграбили двенадцать миллионов», — признавался сам Наполеон. Разгром «золотого обоза» довершили казаки Платова, отбившие у французов часть ценностей. Впрочем, маршал Бертье с помощью солдат Старой гвардии ухитрился-таки спасти вещи, которые принадлежали лично императору. «Ваше серебро и деньги казначея Вашего кабинета были сложены в мешки и перевезены на наших лошадях. Мы достигли вершины горы, проложив себе путь через лес, справа и слева», — известил Бертье Бонапарта. Оставшиеся фургоны с золотом вошли в Ковно, где деньги сдали на хранение. Здесь собралось около трёх—четырёх тысяч усталых и замёрзших солдат — всё, что осталось от 1-го и 4-го пехотных корпусов и от армейской кавалерии.

Грабежи фур с золотом продолжались и после перехода французами Немана 13 декабря. Многие из повозок были брошены в полях. Следы сокровищ Наполеона прослеживаются и южнее маршрута Березина — Вильна — Ковно — Восточная Пруссия. Существуют свидетельства о кладах, укрытых в окрестностях Гродно и Белостока.

...Лет через пять—семь после окончания войны бывшие наполеоновские офицеры и солдаты потянулись в российские посольства. Французы, австрийцы, немцы, итальянцы, поляки, испанцы, голландцы, португальцы, литовцы, некогда представлявшие армию двунадесяти языков, просили допустить их в Россию для отыскания сокровищ, брошенных, закопанных, утопленных по пути отступления. Отдельные просьбы были удовлетворены. Но клады, разбросанные по многочисленным тайникам, исчезли.Похоже, время стёрло все следы.