ПО УТВЕРЖДЕНИЮ СПЕЦИАЛИСТОВ ИНСТИТУТА АРХЕОЛОГИИ РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК, ЗА ВСЮ ИСТОРИЮ ОБНАРУЖЕНО МЕНЕЕ ОДНОГО ПРОЦЕНТА СПРЯТАННЫХ СОКРОВИЩ

Поиски затерянных сокровищ интересуют многих наших читателей. А потому мы начинаем рассказывать о современных кладоискателях и публиковать сведения из фондов Российского государственного архива древних актов о неразысканных кладах.

Условно кладоискателей можно разделить на три группы: теоретики, энтузиасты, профессионалы. Для теоретиков и энтузиастов поиски кладов – увлекательное хобби. Они охотно делятся версиями и не боятся рассказывать о своих, как правило, скромных находках.

Валентин Тихонович Смирнов вот уже 23 года собирает и анализирует информацию о кладах. К примеру, по легенде, казна Казанского ханства покоится на дне озера Кабан. А Смирнов, изучив исторические материалы, пришел к выводу, что в 1552 году, незадолго до взятия Казани русскими войсками, наиболее ценная часть казны была перенесена в подземные тайники дома отца князя Чапкуна Отучева. И искать ее надо в 620 метрах от озера Кабан.

Есть у московского теоретика и своя версия местонахождения Янтарной комнаты. После того как грузовики, вывозившие Янтарную комнату из Королевского замка в январе 1945-го, попали под бомбежку, ящики с панно по приказу Альфреда Роде перенесли в погреба пивоварни Понартер, вход замуровали, а позже взорвали. В 1990 году исследователи добрались до погребов, но те оказались пустыми.

Смирнов считает, что сам Роде мог перепрятать ящики в другое место, чтобы сбить с толку свидетелей – рабочих пивоварни. Неподалеку от пивоварни находился парк, через который пролегал 300-метровый Ледовый канал, впадавший в Лебединый пруд. Пруд, окруженный деревьями и кустарниками, – идеальное место для укрытия клада. Янтарь в воде не испортится, да и доставать ящики из воды легче, чем откапывать их из-под развалин. А входы в погреба были взорваны немцами намеренно, чтобы навести будущих искателей на ложный след.

Долгое время Смирнова волновала судьба сокровищ, увезенных из Москвы солдатами Наполеона. Проехав по пути императорского обоза, он установил место, где во время переправы могли затонуть ящики с трофейными ценностями и огромный крест с колокольни «Иван Великий». Нашел Смирнов и опытных людей, готовых взяться за поиски. Но увы-увы!

«В селе Спасско-Никольское Клинского уезда, на усадьбе крестьянина Ивана Асикстоева, имеется заросший пруд размерами в длину 30 сажен, в ширину 20 сажен. Рядом с прудом на расстоянии 20 сажен от берега имеется курган в поперечнике около 20 аршин, в вышину около аршина. По преданию, в кургане зарыты сокровища от разоренной в Смутное время поляками церкви, а в пруд опущены колокола» (РГАДА, фонд 337).

«Частные лица предлагают все: свое участие, технику, приборы. Государственные учреждения – музей «Бородинская панорама», кремлевские музеи, мэрия Москвы и даже Петровка, 38, – посылают куда подальше, – сетует Смирнов. – Я ничего не прошу, я просто предлагаю забрать утерянные ценности, а мне отвечают: «Не морочь голову».

Многие энтузиасты занимаются поисками без каких-либо разрешений, на свой страх и риск. Вот какую историю поведал Николай Николаевич Щеголев из Ногинского района.

В давние времена деревней Кудиново (ныне г. Электроугли) и землями вокруг нее владели князья Черкасские. Им же принадлежал дом, в котором при советской власти разместился Кудиновский торфяной рабфак, преобразованный впоследствии в машиностроительный техникум.

Под зданием техникума и под прилегающей к нему территорией немало заброшенных подземелий и ходов. По одному преданию, князь, узнав от слуги об измене жены, сгноил в этих подземельях «Ивана Ключника – злого разлучника»; по другому – кто-то из Черкасских спрятал там библиотеку Ивана Грозного.

Еще до революции пути к подземной библиотеке пытался разведать старейший житель Кудинова Норман. Все свое состояние он истратил на устройство шурфов. Нашел-таки ходы, но те были затоплены водой.

В конце 1980-х записи Нормана попали к группе кудиновских энтузиастов. Они обследовали территорию техникума с помощью геофизики и бурения; нанесли на план подземные коммуникации. Обнаруженные подземные галереи приглашенный археолог признал старинными. Надо было откачивать из них воду, но из-за нехватки средств дело заглохло.

«Среди населения Давыдковской волости Клинского уезда существуют предания о разбойничьих кладах, находящихся:
1) в Саблином овраге, близ села Голенищево, в имении Пегова, где заметны курганы;
2) в Котельниковом овраге между селений Акатьево и Залесье, где лежит большой белый камень» (РГАДА, фонд 337).

Семкин клад

Профессиональные кладоискатели себя не афишируют и от встреч с журналистами обычно категорически отказываются. Гоша – поисковый стаж двадцать лет – после долгих уговоров согласился кое-что рассказать о себе.

«Мой дед был проходчиком, коллекторы строил в центре Москвы. Нередко приносил с работы обнаруженные монеты, в основном серебряные, с детский ноготок, «чешуйки». Что-то он оставлял для своей коллекции, остальное относил «жучкам»-перекупщикам, крутившимся у нумизматических отделов.

В 14 лет, когда отец с мамой погибли при аварии, я стал жить с дедом и бабкой. Чтобы не попал в дурную компанию, дед решил приохотить меня к поискам кладов. Книжки разные покупал, по музеям водил, о своих монетах рассказывал, когда и как чеканились; фантазировал, пытаясь представить, когда, кем и почему был спрятан тот или иной клад.

Десять лет мы с дедом лазили по чердакам домов, где до революции жил состоятельный народ. Чего там только не находили – книги, документы, фотографии, посуду, музыкальные инструменты, самовары, изразцы... Переносили это добро домой по вечерам, с предосторожностями, чтобы не дай Бог кто не засек. Потом находки мыли, чистили, после чего дед нес их к дяде Васе, торговавшему на «барахолке». На «барахольные» деньги я купил себе и велосипед, и первые джинсы, и переносной магнитофон.

Бабушка ругалась: «Квартиру превратили в помойку!» Сменила гнев на милость, когда принесли ей с чердака фарфоровую китайскую вазу, расписанную красными драконами. Бабка долго любовалась ею, но поставить в сервант побоялась, спрятала на антресоли.

Ценные находки – большая редкость. Да и откуда им взяться? При арестах ЧК – НКВД – МГБ устраивали тщательные обыски, в КГБ целый отдел занимался кладами. Все выгребали. Правда, мы однажды под грудой хлама обнаружили серебряные чайник, сахарницу, набор вилок, ложек и ножей; в другой раз – упакованные в кожаную коробочку два недорогих серебряных портсигара, швейцарские часы, две пары золотых серег да разорванную цепочку. Только вот бабка шуметь начала, не захотела хранить эти вещи дома. Пришлось деду сбыть их через знакомого коллекционера».

Один из чердачных походов позволил Гоше значительно пополнить семейное нумизматическое собрание. Припрятанная кем-то коллекция состояла из античных и средневековых (русских, польских, шведских) золотых и серебряных монет. Только одних денариев Александра Македонского там было штук пятнадцать, и все в отличном состоянии.

Но и это не все. Гоша собрал по чердакам отличную коллекцию холодного оружия – шпаги, сабли, палаши, кинжалы и кортики. Некоторые из них могли бы украсить витрины Исторического музея. Дважды кладоискатели находили старые револьверы, но их, от греха подальше, дед снова припрятывал на чердаке.

«С начала 1990-х годов в столице стало трудно работать, – рассказывал Гоша. – Появилось много молодых искателей. Чердаки обшаривали поселившиеся там бомжи. «Новые русские» стали прибирать к рукам здания в центре Москвы; еще реставрация не началась, а они уже ставили охрану. Да и участковые озверели. Меня один держал в заложниках, пока дед не принес ему двести долларов.

А бросить это дело я уже не мог. «Подсел» на кладоискательство, как на героин. К этому времени дед вышел на пенсию. Я уволился с работы (после окончания института Гоша служил в одном из столичных музеев. –Т. Б.). Стали мы ездить на нашей старенькой «Ниве» по областям – Московской, Тверской, Владимирской, Тульской. У деда везде хоть седьмая вода на киселе, да родня. От них и узнавали о заброшенных деревнях, о помещичьих домах, кто, где и какие клады искал в их краях.

В глухих уголках работать одно удовольствие: и дома можно исследовать без спешки, и с металлоискателем спокойно походить. Был случай, нашли Николу-угодника XVIII века в серебряном окладе и две старопечатные книги; а в одной избе на чердаке, крыша над которым чудом не протекла, обнаружили завернутый в дерюгу граммофон. Обычный же «улов» – медные и серебряные монеты, чугунные утюги, прялки, деревянная утварь, патефоны, керосиновые лампы, сундуки, подсвечники, лампады, чугуны».

От дальней родственницы, всю жизнь проработавшей в сельской школе, узнали о «Семкином кладе».

В забытой Богом и людьми деревне, куда и дорога кустарником поросла, жила некогда семья – мать-старуха и сын Семка. Бедны они были настолько, что даже плохонькие девки выходить замуж за парня не соглашались. Перед Первой мировой войной он уехал на заработки в Москву, оттуда перебрался в Питер. Долгое время о нем не было ни слуху, ни духу. Вернулся Семка в деревню, когда к власти пришли большевики. Одет был богато, на шее – крест золотой, на пальцах – перстни. Матери привез бархатную юбку, шелковую шаль и серьги с большими камнями.

В честь возвращения поставил Семка для мужиков угощение. А как напился, стал хвастать, что золота у него теперь, что грязи. Месяца два гулеванил, щедро давал деньги в долг, а потом в деревню нагрянула уездная милиция. Семку повязали и стали искать золото. Оказалось, что он вместе с дружками-анархистами занимался в Питере грабежами. Во время обыска старуха-мать – с горя или с перепугу – умерла. А Семку, попытавшегося бежать, когда его везли лесом, милиционеры застрелили.

Мужики долго искали Семкину «захоронку», а председатель сельсовета даже его дом разрушил до основания, но клад в руки так и не дался.

«Две недели на месте той деревни я работал как проклятый, – вспоминал Гоша. – Когда откопал кожаный мешок, глазам своим не поверил. Деда пришлось валерьянкой отпаивать... Эх, жалко только, что коробочки фирменные испортились...»

О содержимом мешка удачливый кладоискатель рассказывать наотрез отказался. Но поскольку до революции в фирменных коробочках продавались изделия Болена, Фаберже и других известных ювелиров, можно предположить, что там было.

Не случайно же после продажи нескольких вещей Гоша вставил себе шикарные белоснежные зубы, купил металлодетектор за 3000 долларов и подержанный внедорожник. А «мелочевку» он потихоньку распродает через посредников на Измайловском вернисаже. И я отправилась в Измайлово.

После долгих поисков на одном из прилавков нашла нечто подходящее – в изящных коробочках, обтянутых полуистлевшим блекло-розовым атласом, лежали две небольшие золотые броши-короны; одна украшена мелкими бриллиантами-«розочками», другая – новенькой бирюзой. Такие безделушки изготавливались к 300-летию Дома Романовых. Гошин ли это товар, утверждать не берусь, но украшения явно долгое время хранились не в бабушкином платяном шкафу. Просили за эти короны 300 и 250 долларов, но торг был уместен.

Прогуливаясь по антикварным рядам, приценилась к некоторым предметам. Набор серебряных столовых приборов – $1000; швейцарские часы «Мозер» – $120; образ Николая-угодника в серебряном окладе – $400; граммофон – $400; денарий Александра Македонского – $150; монета-чешуйка в зависимости от состояния – 50-100 рублей (у Гоши их целое ведро). В общем, на молоко со сладкой булочкой Гоша с дедушкой зарабатывают.

Остается добавить, что Гоша считает себя кладоискателем законопослушным, так как он ищет клады не на городищах, не в курганах, то есть не в местах, охраняемых государством.

«В Бронницком уезде существует предание об Устиновской роще имения гр. Шереметьевых, находящейся от деревни Яковлевская на расстоянии 1,5 версты. Оно гласит, что роща получила название от Устиньи-разбойницы, что тут проживала лет двести тому назад. В роще предполагаются зарытые клады, которые лет сто тому назад пытались отыскать, но без всякого результата» (РГАДА, фонд 337).

Драгоценности из «квартирки»

А вот Андрею К. наплевать на юридические аспекты кладоискательства. Искать он готов где угодно, был бы результат. Кладоискателем художник-реставратор Андрей стал поневоле. В начале 1990-х годов семья Андрея страшно бедствовала. Зарабатывал он жалкие гроши, жена сидела дома с больной дочкой, деньги нужны были на консультантов, лекарства, санатории, на хорошее питание для девочки.

Первое время Андрей вместе с «черными» поисковиками ездил в Калининград и Новгородскую область. Искали награды, знаки отличия, оружие. Три недели работы позволяли семье пару месяцев жить нормально. Но после того как Андрею пришлось два часа пролежать в ледяной болотной жиже, спасаясь от пуль (перестрелку затеяли две конкурирующие группы), он с «черным» поиском завязал.

Ездил с другом раскапывать степные курганы на Украине. Первая поездка была удачной. До второго захоронения добраться не удалось: нагрянули «гарны хлопцы» из УНА-УНСО – побили «москалей», ограбили и прогнали.

Потом познакомили Андрея с потомком русских эмигрантов бельгийским бизнесменом Донатом. Тот как-то рассказал, что его прабабка перед отъездом из России в 1918 году спрятала в погребе подмосковной дачи клад. Донат мечтал «прижать к сердцу семейные реликвии», но отчаянно боялся КГБ.

После долгих торгов и подсчетов условились: Андрей изымает клад, продает ценности, полученные деньги делят пополам. Донат пообещал: «Если все пройдет благополучно и вы честно со мной рассчитаетесь, я пришлю к вам других клиентов, чьи предки также спрятали ценности в России».

За сколько были проданы десять икон (середина XVIII века, серебряные и позолоченные оклады, украшенные изумрудными и аметистовыми кабошонами) и Библия в переплете из тонких золотых пластин, история умалчивает. С Донатом Андрей рассчитался честь по чести. Но обещанных клиентов так и не дождался.

«В селе Белые Колодези Коломенского уезда... на берегу Оки, в лесу близ оврага Гусева когда-то жили разбойники. После на месте их жительства некоторые из крестьян делали раскопку и находили старинные монеты» (РГАДА, фонд 337).

Склепами Андрей заинтересовался после того, как прочел в старой газете такую историю.

В поселке Мартышкино, что под Питером, при императрицах Елизавете и Екатерине на лютеранском кладбище появилось немало семейных склепов. Весной 1925 года в них поселились воры и беспризорники. Они стали обдирать позументы и бахрому с гробов, спарывать кружева с одежды мумий (по непонятной причине покойники в склепах мумифицировались), снимать обувь и продавать питерским коллекционерам. Милиции об этом безобразии стало известно лишь тогда, когда воры-шутники расставили вдоль главной аллеи с десяток обряженных в мундиры и камзолы мумий, насмерть перепугав пришедших на кладбище старушек.

Занимался Андрей в основном провинцией. Чтобы найти нечто стоящее, приходилось неделями, а то и месяцами сидеть в библиотеках и архивах. Но, даже имея на руках точное описание старинной усадьбы, «квартирку» (то есть склеп) удавалось отыскать не сразу.

Поскольку поиски всегда ведутся в местах заброшенных и пустынных, где, случись что, помощи попросить не у кого, Андрей всегда ездил со старым другом. Однажды, отыскивая вход в склеп, парни долго топтались на одном месте; свод не выдержал, и друг рухнул вниз, проломил крышку гроба и оказался среди истлевших костей со сломанной рукой.

Обычно из гробов изымали золотые обручальные кольца, серьги, перстни-печатки, нательные кресты, серебряные и кипарисовые распятия, георгиевские офицерские кресты. Дважды находили уникальные ювелирные изделия: золотые серьги с огромными рубинами сняли с какой-то панночки в одной из западных областей Белоруссии, а двенадцать пуговиц – золотых с драгоценными камнями – спороли с камзола вельможи в Ленинградской области.

Как-то ездили копать могилу помещика, которого, по слухам, похоронили с большим золотым крестом. Столько сил угробили на раскопки, а крест оказался медяшкой.

Андрей не боялся ни Бога, ни черта. Но как-то задумали они с другом обследовать одну заброшенную церквушку. В августе помешал подобраться к ней страшный ливень, буквально на глазах превративший окрестности в болото, а в ноябре друзья чудом спаслись от четырех матерых волков. Больше туда не ездили, решили, что не судьба.

На следующий год Андрей собрался ехать в один из пещерных монастырей. А накануне ему приснилось, что мчатся за ним по пятам волки, те самые, что не пустили его к церкви, он бежит, бежит из последних сил... Проснулся от собственного крика. Но значения сну не придал. А через несколько дней его завалило в пещере. Там бы и остался, если бы не туристы...

Через месяц, оклемавшись, Андрей задумал поехать в Заволжье, в места, где раньше были старообрядческие скиты. И снова ему приснился тот же жуткий сон. С тех пор Андрей по заброшенным церквям, монастырям и скитам не ходок...

Последние пять лет он копает сибирские «бугры» (курганы). В XVIII веке местные крестьяне занимались «бугрованием» целыми артелями. Говорят, добытые ими золотые украшения тонкой работы сибирские губернаторы дарили Петру I и Екатерине II.