Егорыч.

История каждой губернии бывшей Российской Империи богата сказаниями и легендами о захороненных сокровищах и кладах.  Не является исключением и наша Ярославская губерния.  Возможно один из самых больших кладов  хранится в ярославской земле,  973 подводы с награбленными добром были отправлены польским королем Сигизмундом из Москвы в сторону Можайска, чтобы потом попасть в Польшу. Но неожиданно они исчезли. По всем источникам,  центром «кладоносного района» является некий погост Николы Лапотного. В те времена их было по одному в Ярославской, Тверской, Костромской и Владимирской губерниях.

 Остались затопленными водами Рыбинского водохранилища большинство раскольнических кладов, так как старообрядческие скиты были в основном в северных районах Ярославского края – Мологском и Пошехонском.  Местные раскольники кроме истинных молитв  занимались еще и контрабандой сибирского золота. Большинство скитов   были разгромлены в 1850 – 1860 годах, но контрабандный товар старцы успели припрятать.

   Практически всегда, находясь на копе, при встрече с пожилыми местными жителями, стараюсь поговорить сначала о их жизни.  Разговорить их на предмет прошлого, откуда родом, в каких местах зажиточные люди жили, какие хутора были, не припрятано ли что- либо послухам. От них и услышал  я несколько рассказов о закопанных сокровищах, в том числе и закопанном чугунке с золотыми монетами вблизи одной деревни. О проговорившихся о золоте в трактире пьяных купцах  и о погоне за ними лихих людей, около километра им не хватило до спасительной деревни. Понимая, что не успевают, они закопали большой клад, у переезда через ручей, сохранивших его тайну, но убитых  разбойниками.

  Но больше всего запала мне в душу история, поведанная одним совершенно седым стариком, с которым я неоднократно встречался во время поездок по Тутаевскому уезду нашей губернии. Её, он поведал мне не сразу, первый раз лишь упомянул про место, где можно найти нечто интересное еще в том году. Что его толкнуло для подробного рассказа о его семейной тайне в этом году, не совсем понятно и по сей день. Когда он убеленный сединами,  одинокий и больной человек, начал рассказ о жизни своей когда-то большой семьи, в глазах его появилась тоска, голос стал мягким и тихим. К слову история эта была  длинной и грустной, о жизни и смерти, жадности и бесчеловечной жестокости. Для меня при общении он был и останется  навсегда Егорычем, и от его имени я поведу этот не простой рассказ.

То о чем рассказал Егорыч.

Деда я своего не помню, но слышал, что родом он был из Тверской губернии, откуда был толи выселен, толи переселен в Ярославскую губернию, Будучи не женатым, здесь он и поженился на красивой и трудолюбивой девушке, вскоре родившей ему двоих сыновей Тихона и Егора. Старший Тихон, был признан к службе не годным, что не помешало ему пойти учеником в кузню, младший Егор послужил царю батюшке. Пока один служил, женился старший брат, ставший уже кузнецом, взявший в жены Феклу, девушку из зажиточной семьи. Дед отделил ему долю, и переехали они жить в недальнюю деревеньку, где и стал он промышлять кузнечным ремеслом. Отслуживший Егор, вернулся в свою деревню, и вскоре просватали за него красивую, добрую девушку Анну. Пришлось деду снова отделять долю и младшему сыну, но и доля и невеста были победнее, и дом купили соответственно поскромнее. Шло время, у старшего брата росла дочка, у младшего родились два парня. Тихон, имевший свое дело постепенно богател, младший постоянно уходил на заработки в Петербург, что и приносило основной доход семье. При каждом возвращении домой он старался побаловать жену золотым или серебряным украшением, так как все тяготы по хозяйству были на ней и детишках. Пролетела Гражданская война, прошел НЭП, Егор вернулся в деревню, стал заниматься сельским  хозяйством. В неурожайные годы нужда заставляла обращался к брату  за помощью, то за семенами, а иногда в случае падежа брал скот у брата, но скупая Фекла давала все под залог, под семейные драгоценности.. При возврате долга отдавала бумажками, да и то с обманом.

Первым горе пришло в нашу семью перед войной, мой брат уже заканчивал ветакадемию и во время вскрытия трупа лошади порезался. Болезнь в те времена была не излечима (что-то вроде заражения крови). Мать практически все свои  и бабушкины украшения продала Фекле, тратя большие деньги на лечение сына, но все было тщетно, брат вскоре ушел из жизни. Отношения между братьями практически испортились, после случая когда, подвыпивший Тихон прихвастнул, что прикопал золотишко, у дома, опасаясь лихого люда.

Время неугомонно бежало вперед, перед Финской войной, дочь  Тихона вышла замуж за молодого лейтенанта и уехала с ним. Отгремела Отечественная война, досталось всем нам, жили голодно, работали много.  Родители мои сильно постарели. Дядька с теткой войну пережили полегче, наверно за счет запасов.  В один из послевоенных дней бывший лейтенант (ставший уже полковником) подкатил к дому тестя в набитой до тента трофеями  полуторке. В  дом пришло неслыханное богатство, кухонное немецкое серебро, отрезы различной ткани, ковры, кожаные зимние и летние офицерские плащи, обувь,  ювелирные изделия, различные часы, бинокли. Видел я случайно там и пару немецких офицерских кинжалов. Хозяева  стали еще более неразговорчивыми и замкнутыми. Народ стал обходить стороной этот разбогатевший дом. По округе пошли разговоры о не бедных и ранее людях в один миг, на которых свалилось   невиданное богатство.

Но были и люди, которые стали приглядываться к одиноким старикам и пытались, как бы завести дружбу. Невдалеке от деревни жгла уголь бригада  Сашки-угольщика. Проезжая мимо дома Тихона,  Сашка всегда останавливал лошадь, старался поговорить с дедом, то попросив воды попить, то угостив его папироской перекурить. Постепенно Тихон стал привечать Сашку, а тот, зная привычку старого выйди на ступеньки крыльца покурить на ночь, зачастую подъезжал в это время специально и они, дымя папиросами, вели разговоры.

 В один из темных октябрьских вечеров, к дому деда Тихона, медленно подъезжала запряженная лошадью телега, на которой настороженно сидели трое человек. Не доехав несколько метров до дома, с телеги соскочил Санька  угольщик, подав дружкам сигнал сидеть тихо, подался к крыльцу, на котором как всегда сидел куривший Тихон. Завидев силуэт незнакомого человека, Тихон спросил

 - Кто ты паря, чего надо?

- Да это я , Сашка. Мимо иду, смотрю сидишь, дай думаю курнем.

 -Что же давай курнем, коли есть желание. - Тихон обрадовался компанейскому мужику.

Угольщик подходил, пряча правую руку  за спину, на которой был надет кастет. Поравнявшись с Тиханом , Сашка нанес сильный удар в голову старика. Тот обмяк и сразу рухнул на землю, подбежавшие  дружки связали полуживого старика и потащили в дом. Когда троица ввалилась в темную избу, в углу у иконы слабым светом  горела лампадка, бросив старика на пол, задели ведро, дремавшая на кровати Фекла проснулась и спросила

- Чего гремишь Тиша? - В ответ услышала

 - Молчи старая ведьма!

И тут же получила удар в лицо, от которого помутилось сознание. Когда она пришла в себя, первое, что она увидела, была горевшая слабым светом летучая мышь на столе, лежавшего на полу мужа, с обезображенным лицом и с неестественно выкатившимся глазом, но еще живого, бессознательно шевелившего разбитыми губами. Во рту у нее была тряпка, а на ее шее бандюги уже затягивали петлю. Только сейчас Фекла поняла весь ужас своего положения. В одно мгновение перед ее глазами пробежали картинки из счастливого босоногого детства, замужества, рождения дочери, радости Победы и обеспеченной старости. В доме в это время собиралось  и вязалось в узлы все, что имело цену. Приглядевшись, в одном из грабителей она узнала Сашку угольщика, пытаясь, что- то сказать, но кляп во рту мешал ей это сделать. Услышав звук, Сашка подошел к старухе, выдернул тряпку. Фекла хрипя проговорила

 – Изверг, побойся Бога, не губи нас со стариком!

В ответ получила еще один удар в лицо, рот наполнился выбитыми передними зубами и кровью. Внезапно зажгло уши, потекла кровь по шее, это были безжалостно вырваны с мясом старинные золотые бабкины серьги, захрустели пальцы на руках, вошедшие во вкус уголовники сдирали кольца и перстни, ломая руки старухе. Испытывая невыносимую боль, она прошептала.

- Изверги! Будьте прокляты!

 В ход пошла веревка, пытаясь придушить Феклу, они надеялись выведать у нее, где прикопаны и припрятаны драгоценности. Но крепкая старуха, всю жизнь, копившая  и знавшая цену золоту, держалась из последних сил,  стонала и называла своих мучителей фашистами и палачами…

На полу очнувшийся и собравшийся с последними силами дед Тихон прошептал

- Феклу, Феклушку пожалейте, не мучайте, пожалейте! Христом, Богом прошу!

 Бандиты ответили практически одновременно

- Чего жалеть-то, все равно вам один конец…

За полночь, за околицей раздавался скрип уезжавшей телеги, с награбленным имуществом. В избе на полу лежали связанные полуживые Тихон и Фекла, пол, кровати, занавески  были облиты керосином. На полу, в ворохе газет стояла и горела небольшая восковая свеча, спустя 30 минут, она дала заряд маленькому пламени, затем пламя охватило некогда богатый дом, и изувеченные пытками тела моих родственников. Проснувшаяся деревня сбежалась к полыхающему дому, кое- что отлили, потом бросились спасать близлежащие дома, так как здесь спасать уже было не кого.

Спустя какое-то время лихая троица была поймана, о том, что происходило в доме, они рассказали сами в суде. При этом Бог их действительно покарал, Сашка угольщик был убит в зале суда при попытке к бегству, два подельника получившие по 15 лет, сгинули где-то в лагерях.

Что касается некогда большой и дружной семьи, от нее остался я один, по той линии полковник дослужился до большого генерала в Москве, но здесь они с похорон родителей не бывали и связь с ними утерялась.

Егорыч надолго замолчал, его глаза глядели в текущий внизу ручей, но где он был сам в это время и о чем думал было не понятно. Хотя мне показалось, что он просто устал от вновь пережитых воспоминаний, а потревоженная душа просила покоя…

Р.S. Этой осенью я его уговорил и мы съездили  на это злополучное место. Придя туда, мы посидели, под одиноко стоящими старыми липами, оставшимися от заброшенной деревеньки,  вокруг нас гулял ветер по заброшенному заросшему кустарником полю. По старому русскому обычаю мы помянули убиенных.  Затем Егорыч показал мне место, когда-то сгоревшего дома и с его  разрешения  я забил в навигатор координаты, в надежде туда вернуться, ибо одному Богу известно, что осталось в земле от когда-то прикопанного зажиточными хозяевами богатства …