Обе представленные ниже истории правдивы и написаны мной и никем другим.

Кладоискателем может стать каждый...

 ...и при этом вовсе не обязательна карта Острова Сокровищ, на которой крестиком помечено место зарытого клада, состоящего сплошь из брильянтов и золота.

 Однажды в Интернете на одном из новостных сайтов среди рекламы, на которую обычно стараюсь не обращать внимания, я случайно заметил ссылку на форум кладоискателей. На ссылке был изображен сундук с золотом и лопата. И завлекательная надпись - что-то вроде "один из самых популярных форумов кладоискателей". Усмехнувшись мысленно - знаю ведь по опыту, сколько чуши и обмана можно найти по подобным ссылкам, я все же кликнул на изображение. Не знаю, что во мне ворохнулось - то ли романтика, то ли интерес - кто не мечтал найти клад. Во всяком случае, о том, что перешел по ссылке, я не пожалел. На форуме было красочное название и лента с фотографиями находок.      Обещанных кладов на них не было, зато старинных монет, узорчатых крестиков и прочего имелось предостаточно. Если отбросить байки, похвальбу и непонятное мне, вот что я выяснил, высидев полчаса: поиск старинных предметов на местах сражений и старинных поселений ведется металлодетекторами -приборами, реагирующими на металл; существует множество фирм и разновидностей этих приборов, и они сильно отличаются по цене. И самое главное - довольно нечасто металлодетектор окупается, и если мне его покупать - то только для получения удовольствия от находок.  

  Прочитав, я крепко задумался. Отдыхая летом в деревне у родни, я часто краем уха слышал про исчезнувшие и вымирающие деревни, на месте которых поля и леса. Причем они были недалеко - в пределах 15-20 км. Я представил монеты, посеревшие от времени -точно в пыли; нательные крестики, кольца и все, что попадается удачливому копарю... А почему бы и нет, подумалось мне.

  И я решился.

  К выбору своего первого прибора я решил подойти серьезно. Изучив разные приборы, я понял, что семьдесят пятый фишер Блэк - это мое. С волнением и восторгом в руках я держал возле витрины в "Грунтовике"(он оказался ближайшим ко мне магазином) тонкую и легкую штангу, увенчанную процессором и рукоятью... Наверно, для каждого, кто любит металлопоиск, незабываем момент выбора первого прибора. Кто не помнит радость от того, что ты держишь его в руках, и это уже твой прибор?

  Это было три года назад. Два года я просто бродил по полям на месте деревень, находил понемногу царские монеты, Советы и кучу сопутки, получая от этого удовольствие... За это время я разобрался в приборе, привык к нему и превратился с ним в единое целое.

  Но у каждого копателя, безусловно, живет мечта о кладе или какой-нибудь необыкновенной находке,  единственной и уникальной. Так было и у меня. Войдя во вкус, я понял, что хочу найти этим летом что-нибудь серьезное...  Например, тот же клад. Но заначка, сделанная давным-давно кем-нибудь - это даже не иголка в стоге сена, это капля воды в реке. Чтобы найти ее, надо серьезно поработать головой.

  Иногда я езжу отдохнуть к родне в Белоруссию, но металлоискатель я с собой еще туда не брал. И мне подумалось: а почему бы не копнуть и там? Но в конкретном месте и с конкретной целью. Я начал скачивать старые карты и всеми доступными способами собирать информацию о прошлом мест, куда я еду. И в конце концов остановился на деревеньке N. Когда-то там была станция, в Великую Отечественную там шли сильные бои... Но дело не в этом. Во-первых, была смутная информация о том, что там действовала наша разведгруппа, и якобы даже у них была перестрелка с немцами на станции. А во-вторых... Во-вторых, бабка моего двоюродного брата, живущего здесь, когда была жива, часто любила вспоминать, как в 1944-ом (когда уже освободили Беларусь) приезжали "энкаведешники с Лиды" на двух машинах и как было страшно. Бабка всех своими ежедневными рассказами задолбала совершенно, и только однажды кто-то спросил у нее, зачем же они приезжали. Старуха, пожевав губами, сказала:" Ящики какие-то шукали (искали)". 

  Плюс было известно, что на станции в 41-ом скопилась масса отступающих солдат, было много раненых; немцы окружили станцию и всех уничтожили. Так вот, на станцию, где стоял эшелон под парами, по местной легенде, успела приехать машина с ценностями из госбанка и ювелирного магазина. но немцы эшелон и станцию разнесли в пух и прах, а где ценности, непонятно.

  И потвержденная информация, и легенды сплелись в такой тугой и интересный узел, что было просто необходимо съездить на станцию. а ведь могло быть(и скорее всего было) и так:

                                                               * * *

  ... - Товарищ старший лейтенант, три пули у него в груди, - военфельдшер виновато поморгал белесыми ресницами, глядя на начальника заставы. Я ничего не смогу... Тут и академик хирургии не сдюжит. Крови он много потерял.

 - А ты через "не могу", Таранин, - начальник заставы мягко подтолкнул военфельдшера к столу, на котором лежал раненый.

  Капитан погранвойск НКВД Максимов тем временем разглядывал снятый с перебежчика,

раненного немцами сегодня ночью при переходе границы, пояс - широкую полосу брезента с завязками и вместительным карманом, в который была засунута пухлая черная папка из хорошо выделанной мягкой кожи. В том же кармане, поверх папки, лежали две гранаты, распиравшие брезент ребристыми боками. Осторожно вынув их, Александр Иванович достал папку, открыл блестящий латунный замочек. Внутри - пачки документов. Бросились в глаза  распластанный орел со свастикой в хищных когтистых лапах и жирно отпечатанные типографским шрифтом грифы высшей секретности. Капитан быстро убрал документы, сунул папку обратно и, немного подумав, пристроил на прежнее место гранаты.

  Резал глаза свет сильной лампы, звякали медицинские инструменты, тихо приговаривал начальник заставы: - Надо его до города довезти, Таранин! Ты уж постарайся, милый, сделай все как надо.

  Во дворе жалобно скулила служебная собака, иногда подвывая и повизгивая. Привлеченная светом, билась о стекло мохнатая ночная бабочка; мерно отсчитывали время ходики на стене.

  Таранин выпрямился и повернулся к Максимову:

 - Вас зовет, товарищ капитан.

  Александр Иванович встал, не выпуская из рук тяжелого пояса, подошел, заглянул в лицо раненого - бледное, покрытое испариной, с запавшими темными глазами и спекшимися в сине - багровый ком губами.                                                                                 – Мне нужен утренний поезд до Минска, – с польским акцентом прошелестел перебежчик.

– Бредит, – вздохнул готовивший для укола шприц Таранин.

Начальник заставы молча потянул его в сторону от стола.

– Могу предложить только верхнюю полку, – нагнувшись к раненому, ответил Максимов.

– Это… – пальцы правой руки перебежчика беспокойно зашевелились. – Где?

– Вот! – Максимов показал ему пояс.

Раненый удовлетворенно прикрыл глаза. Капитан хотел отойти, но неизвестный снова прошептал:

– Отдайте в Москву, «старому», очень важно.

Лицо его скривилось в гримасе боли, потом обмякло, рот приоткрылся.

– Фельдшер! – крикнул Максимов.

Подскочил Таранин со шприцем, отстранил Александра Ивановича, быстро протерев ваткой руку раненого, всадил иглу и ввел лекарство. Потом молча выпрямился и выдернул шприц.

– Что?! – шагнул к нему начальник заставы.

Таранин, не отвечая, пошел в угол, к шкафчику аптечки. Плечи его дрогнули.

– Все, – глухо сказал он.

Начальник заставы накрыл тело перебежчика простыней. Скорбно постоял над ним несколько секунд, а когда обернулся, увидел Максимова, расстегивавшего пуговицы на вороте гимнастерки. Стянув ее с себя, он начал прилаживать на груди брезентовый пояс с папкой и гранатами.

– Теперь моя очередь, – ответил капитан на немой вопрос начальника заставы. – Готовьте машину, надо ехать в Вязники - там эшелон под парами.

                                                          * * *

  Прекрасный сон закончился совершенно неожиданно. Только что снилась жена, заботливо подсовывающая мягкую подушку под голову, и вдруг ухнуло, закачало…

Взрывы словно подбросили миллиционера  Дацкого, задремавшего на жестком деревянном диване в зале госбанка небольшого белорусского городка. Он открыл глаза и увидел себя сидящим на полу. Стекла дребезжали, за окнами что-то ревело и стонало, земля жутко вздрагивала от падавшей на нее неимоверной тяжести.

«Неужто?» – дальше подумать Петр не успел.

Шибануло так, что он кубарем откатился в сторону. Как щепка, отлетел в другой угол зала большой деревянный диван. В воздухе тут же повисла густая завеса известковой пыли, плотная, похожая на туман.

Пошатываясь, Дацкий поднялся, ощущая предательскую дрожь в коленях и противный солоноватый привкус крови во рту – видно, падая, прикусил губу или разбил лицо. Голова тупо болела, все тело казалось ватным, а в ушах звенело – тонко, по-комариному назойливо.

Петр засунул в уши пальцы и помотал головой, пытаясь избавиться от надоедливого звона. Мыслей не было, так – пустая апатия и одно желание, чтобы скорее перестало ухать и звенеть. Но когда он вынул пальцы из ушей, звук стал громче. Неужели это звонит телефон? Работает? Не может быть! Ладонями разгоняя перед собой известковую пыль, висевшую в воздухе, Дацкий пошатываясь пошел к телефону, неведомо как уцелевшему на столе управляющего среди обрушившихся с потолка кусков штукатурки.

– Алло, слушаю! Говорите!

– Дацкий?! Ты живой? – раздался в трубке голос дежурного по райотделу НКВД.

– Я? – почему-то удивился Петр, как будто спрашивали не его. Но потом, спохватившись, быстро ответил: – Живой! Что происходит, почему взрывы? У меня тут потолок обвалился.

– Немцы бомбят! – закричал дежурный. – Исполком разбит, так дали, что все здание разом рухнуло. Рядом с нами тоже бомба упала… Петя! Слышишь? Ты не отключайся! Немца скоро погонят от границы или задержат. Но надо на всякий случай ценности вывозить. Слышишь?

– Слышу, – вздохнул Дацкий: поездка к семье опять откладывалась на неопределенное время – вполне возможно, что очень надолго.

– Начальник приказал! – надрывался дежурный, пытаясь перекричать шумы на линии и грохот взрывов. – В банке ссуды для колхозов, деньги на закупки продукции. Соображаешь?!

– Семья у меня в Белой Гуте осталась, с границей рядом, – прервал дежурного Петр, надеясь у него хоть что-нибудь узнать.

– Какая семья?! – разозлился тот. – Там уже немцы! Ценности спасать надо от врага, это приказ, понял?! Сейчас к тебе Баранов кого-нибудь из работников банка доставит, мы его отправили по адресам, а ты организуй там все, добудь транспорт и отправляйтесь на восток. Смотри, чтобы не пропало…

– Где транспорт? – закричал Дацкий. – Откуда взять, алло, слышишь?

Но в трубке внезапно наступила полная тишина – ни шорохов, ни писка, ни треска, как будто наушник сделан из цельного куска самой твердой породы дерева.

"Во скаженный, и где я ему машину возьму?"- подумал Дацкий. Пока Петро раздумывал, Баранов выкинул из окна последний мешок. Отплевываясь и протирая глаза, слезившиеся от дыма, густо повалившего из окон банка, он и сам спрыгнул вниз. Подставил вытянутые руки и поймал выпрыгнувшую следом Анелю.

– Ну чего? – поправив пояс с кобурой, спросил он у Дацкого. – Как с машиной?

– Все так же, – буркнул Петр. – Ждите, пойду поищу, может, еще ездит кто…

Он не успел отойти и на десяток шагов, как в конце улицы показалась зеленая пыльная полуторка. Ловко объезжая воронки от бомб, она катила прямо на вставшего посреди проезжей части милиционера.

– Стой! – подняв руку, закричал Дацкий. – Стой!

Машина резко затормозила и остановилась, почти упершись радиатором ему в грудь. Открыв дверцу, из кабины высунулся злой скуластый сержант-пограничник:

– А ну, геть с дороги!

Рядом с ним в кабине сидел бледный капитан в зеленой фуражке, напряженно всматриваясь в лица милиционера и сержанта, переводя глаза с одного на другого. Сержант держался за руль одной рукой, а другой нашаривал что-то у себя на поясе.

Уйти с дороги? Ну нет! Дацкий понимал: как только он отойдет, сержант тронет с места, и потом жди, пока появится другая машина. И появится ли вообще? Поэтому Петр положил ладони на капот и как можно миролюбивее спросил:

– На восток?

Сержант досадливо дернул плечом, недовольный непредвиденной задержкой.

– Уйди добром! – попросил он.

Дацкий, не снимая рук с капота, ведя ладонями по пыльным бокам машины, подошел к кабине со стороны капитана.

– Возьмите наш груз! Очень важно!

– Отойди от машины! – закричал сержант, но Петр уже рванул на себя дверцу кабины: если сержант такой несговорчивый, то надо попробовать договориться с капитаном.

Открыв дверцу, Дацкий замер: капитан не мигая смотрел на него, наставив ему прямо в живот ствол ТТ.

– Назад! – каким-то деревянным голосом приказал он.

Петр решил рискнуть. Не обращая внимания на пистолет, хотя от страха сосало под ложечкой: а ну как странный капитан-пограничник нажмет на спусковой крючок? – он снова попросил:

– Товарищи, деньги у нас большие! Приказ есть вывести, помогите!

– Что он говорит? – не оборачиваясь и не опуская оружия, спросил капитан у водителя. – Не понимаю.

– Громче кричи, – устало опускаясь на сиденье, посоветовал сержант Дацкому. – Контузило его маленько, слышит плохо.

– Деньги! Три миллиона! – заорал Петр и для убедительности показал на пальцах. – Вывезти!

– Зачем кричите? – убирая пистолет, поморщился пограничник. – Сколько вас, трое? Тогда будем считать, что каждый отвечает за миллион. Проверьте, Глоба!

Сержант шустро выскочил из кабины и кинулся вместе с Дацким к мешкам, но бдительный Баранов развязывать их не позволил, а приоткрыл крышку деревянного ларя. Заглянув в него, Глоба сдвинул на затылок зеленую фуражку и присвистнул:

– Тю, миллионеры…

– На погрузку даю пять минут, – тоном, не терпящим возражений, приказал капитан. – Помогите им, сержант. И скорее, а то опять начнут бомбить.

                                                      * * *

Стоя перед картой, начальник одного из подразделений разведуправления Генштаба РККА генерал Ермаков, известный сотрудникам разведки под псевдонимом Старый, смотрел на закрашенные зеленым цветом лесные районы Белоруссии. Он словно пытался отыскать взглядом одному ему ведомую точку, не нанесенную на карту.

– Таким образом, – продолжал читать сводки стоявший за спиной генерала капитан Колесов, – до Минска спецэшелон, отправленный со станции Вязники, не дошел. В настоящее время никаких сведений о машинах, следовавших под командой капитана погранвойск НКВД, с момента их отбытия по направлению к Вязникам, более не имеется. Связь с агентурной сетью в Белоруссии временно прервана.

– А груз машины везли особый, – отходя от карты, закончил Ермаков. – Противник уже взял Минск. – Наверху есть мнение, что во время войны это дело военной разведки. Нам и предстоит искать. 

                                                                  * * *

  В самолете сидели на лавочке вдоль борта, горбатые от парашютов, увешанные снаряжением, мешками, оружием. В призрачной темноте салона лица ребят казались Антону размытыми, бледными пятнами с темными провалами глаз. Ровно, на одной басовитой ноте, гудели моторы. Ночь была ясная, но летчик сумел-таки найти полосу облачности и нырнул в нее, как под одеяло.

Мысленно Волков вновь и вновь проверял себя – не упустил ли чего в спешке, неизбежной при экстренном вылете на задание. Еще раз предупредил, чтобы не суетились при прыжке, а то парашют может свернуться колбасой, не успев поймать в разворачивающийся купол поток встречного воздуха; распределил всех по весу, чтобы меньше был разброс при приземлении. Первым прыгал Колючий - Трофимов, за ним – Любитель - Егоров, следом – радист, потом – Тихий и наконец последним – сам командир Волков.

Перед выездом на аэродром ему выдали удостоверение – небольшое, размером примерно в два спичечных коробка, прямоугольничек плотного чуть желтоватого шелка с мелкими строками типографского текста и вписанными в него специальной тушью званием, фамилией владельца и подписью заместителя наркома, скрепленной печатью. Антон повертел в руках шелковку, разглядывая ее: капитан Хопров – таковы его фамилия и звание на время пребывания во вражеском тылу. И нет пока больше, до возвращения назад, Антона Ивановича Волкова, капитана Красной Армии – есть только капитан Хопров, которому даны огромные права…

                                                                 * * *

  Первым прыгнул Трофимов. Парашют распустился удачно, но проклятый ветер снес его в поле к дороге, к немцам. Взлетела осветительная ракета со стороны дороги, и вскоре

такую же пустили со стороны леса - немцы окружили Трофимова.

  «Грамотно работают, сволочи», — подумал лейтенант, выбирая место получше для круговой обороны. Что ж, у него есть автомат, гранаты и взрывчатка. Живым он им не дастся, это точно, но взамен возьмет с собой как можно больше чужих жизней.

Найдя сырую ямку около старого пня, он присел в ней, торопливо вставляя в гранаты запалы. Пальцы не дрожали, волнения не было: он уже принял решение и знал — отсюда ему не уйти…

                                                                  * * *

  Волков уходил. Четверо суток его группа, точнее, то, что от нее осталось, не знала покоя.

Сперва, после гибели Трофимова, им удалось оторваться от немцев, но связник в глухой деревеньке оказался предателем. Спастись сумели лишь командир и радист. По пути к станции они встретили в лесу местного милиционера и двух окруженцев. Но и эти трое погибли там, на путях, среди груд искореженного металла и еще целых вагонов. Погибли не зря - в одном из вагонов прятался раненый капитан Максимов, у которого уже началась гангрена. Он даже в бессознательном состоянии сжимал пояс с документами и план места, где были закопаны ящики с драгоценностями из ювелирного магазина. И вот командир с радистом снова остались одни. Они уже связались с Центром и теперь их главной задачей было суметь доставить документы.

                                                                  * * *

  И вот я на месте - в деревеньке, где некогда развернулись столь бурные события.

  Слегка покосившиеся домики с наличниками, густая трава, обволакивающая ноги... Станции, равно как и железной дороги, уже давно нет, и лишь мощный кирпичный фундамент водонапорной башни на краю деревни напоминает о прошлом.

  От него и начинаю поиск. Расчехляю прибор, включаю(настроил на грунт на другом конце деревни - здесь один сплошной металл) - и вперед. Дует холодный, не по-летнему пронизывающий ветер, небо хмурится серыми облаками, точно взбугрившаяся мокрая бумага. Печально покачивает куцыми ветвями одинокое деревце с закрученным, словно проволока, стволом, да шелестит зелеными волнами высокая трава.

  Гильзы, осколки, шпалы... Прибор буквально взрывается писком. Побродив немного для очистки совести по станции, и, конечно, ничего особенного не найдя, я приступил к главному - занялся поиском вокруг бывших путей, в близлежащем леске и поле. Час поиска, второй, третий... Увы, кроме следов войны - ничего... Видно, на этот раз удача была не на моей стороне.

  Вы думаете, на этом я успокоился и стал просто бродить по полям? Ничуть. Ведь у меня в запасе было еще одно место со своей легендой...

                                                            * * *

  Это было одно из "малоперспективных" мест, поскольку здешние крестьяне нередко голодали, и не то что чугунков с червонцами, снящимися любому кладоискателю, а и одного червонца в глаза не видели. Если честно, я рванул сюда из-за одной легенды, бередившей мою душу уже давно.

  Как я узнал, дед моего приятеля Николая был родом в аккурат из этой деревеньки. Мой друг помнил, как в детстве дедушка рассказывал о своем отце, о непростой жизни в деревне. И лишь однажды, и то с неохотой, старик упомянул при внуке о том, что у его отца было два брата. Маленький Коля начал расспрашивать о них, но дед, обычно словоохотливый рассказчик, тут же потемнел лицом, замкнулся и весь день ходил угрюмый.

  Снедаемый любопытством Колян начал донимать на кухне мать, но та сказала: "Рано тебе это еще знать". Но мальчик не сдавался, и наконец узнал невеселую правду.

  Оказывается, у отца дедушки, Ивана Васильевича, действительно было два брата. Одного звали Петром, а как второго, мать не знала.

  Дело было в предреволюционные годы. Неожиданно умерший отец оставил трем братьям неплохое наследство - дом, самое лучшее в бедной деревеньке хозяйство и некоторую сумму денег. Причем где деньги, знал только старший, Петр, потому что младшему, имя которого было забыто - гуляке, бабнику и выпивохе, отец не доверял.

На вопрос же среднего брата - Колиного дедушки, где накопления, тот ответил:" Не обижайся, отец перед смертью сказал, мол, Иван парень справный, сам заработает, а в трудную годину вам всем эти деньги помогут. А насчет места, брат, не беспокойся, чай, не в избе спрятано".

Братья некоторое время жили вместе. Однажды Иван уехал в соседнее село и вернулся только к утру...

  И обнаружил Петра с проломленной головой... Изба была вся вверх дном, словно что-то искали. А младшего брата не было, и его больше не видели - вряд ли это было совпадением...

  Таких семейных легенд превеликое множество, причем размеры слитков золота и количество червонцев варьируется в зависимости от мастерства рассказчика. Этот рассказ так и остался бы для меня всего лишь байкой, рассказанной за стопкой, если бы однажды, поговорив на эту тему с Коляном, я не усмехнулся бы - а где доказательства? На что тот грузно встал, отодвинул скрипящий стул и вразвалочку подошел к комоду, и через минуту протянул мне пожелтевшую фотокарточку с узорчатой каймой (ведь когда-то было модно вырезать на полях фото узоры). Первое, что я увидел - она была очень старой, измятой, и была покрыта сеткой трещин, словно лицо старухи - морщинами.

  - Вот доказательства, - сказал Коля, - это мой прадед с братьями. После деда моего осталось.

  Наклонив карточку так, чтобы не отсвечивала, я разглядел на ней троих парней, сидящих на скамье возле дома. Двое, широкоплечие и статные, такие же крепкие и ладные, как ровный палисадник, попавший в кадр, сидели дружно, обнявшись, третий же, более худой, сидел отдельно, словно отгороженный невидимой стеной. Если у обнявшихся были расслабленные позы и лица, то третий явно напряжен - поза скованна, руки сведены вместе, улыбка словно выдавлена.

 - Обнялись Иван и Петр, как третьего - не знаю, - пояснил Коля.

  Я почувствовал, как по рукам пробежал легкий разряд. Это чувство, наверное, сродни азартным ощущениям гончей, взявшей верный след. Пока я еще слишком мало знал, чтобы очертя голову бросаться на поиски припрятанного, ведь мои выводы по фотографии были не слишком весомыми, но чувствовал третьим чувством, верхним чутьем, если хотите - клад там, и ждет меня!

  И вот я стою перед небольшой запрудой, через которую грунтовка ведет в бывшую деревню. С двух сторон ее окаймляют густые деревья. За ними виднеется очень большая поляна - место деревни, и сплошная голубая лента леса. Как у Высоцкого - "Отражается небо в лесу, как в воде, и деревья стоят голубые."

   Проведя зиму в поисках информации, в мае я наконец-то дорвался до желанного урочища. Стоя на песчаном взгорке, чувствую, как ветер ворошит в груди легкое беспокойство - повезет ли? и азарт.

  Наконец спускаюсь и иду уверенным шагом к плотине. За плечом болтается двустволка - мало каких нежданных гостей можно встретить в лесу? Вступаю на плотину. Кругом звенящая тишина, только лениво бегут облака да щебечут птахи. Хрустит под сапогами песок. Справа от плотины - заросший деревьями овраг с миниатюрной речушкой, ведущей к лесу, слева чернеет окаймленный деревьями, весь в ряске, пруд. Пруд и речушка, примыкающие к лесу, смыкаются клещами вокруг здоровенной поляны с высокой травой и несколькими яблонями-дичками - вот и все, что осталось от деревни.

  Расчехляю прибор, настраиваю на грунт - и вперед. Ради такого случая не поленился захватить с собой колышки и моток веревки. Размечаю первые квадраты и приступаю. Тщательно прозваниваю каждый метр высокой травы. Среди остатков кирпичного фундамента первая находка - 10 копеек 1948-го. Уже неплохо. Вбиваю колышки на новом месте. Пока почти ничего, всякая мелочь, навроде подков, пробок и разных железяк. И так квадрат за квадратом.

  Прошло три с половиной часа. Пока отдыхаю. Участок не слишком большой, более трети деревни я уже зачистил. Напрягает другое. Среди немногочисленных монет - одни послевоенные, нет ни царских, ни хотя бы довоенных советских. Ну не могли же быть местные настолько бедными, чтобы не посеять ни одной монеты!

  Перекусывая, вижу, как за плотиной кто-то перегоняет стадо. Вообще местность эта вымершая, до ближайшей жилой деревни 30 кэмэ. Так что мне крупно повезло - если пастух не хронический алкаш, то из него можно будет что-нибудь выудить о странной деревне. Так что я рывком отрываю пятую точку от земли, сую двустволку, насколько влезает, в рюкзак, и бегом-бегом к нежданному прохожему.

  Тот оказывается субъектом со сморщенной красной физиономией, на вид лет 40-50. То, чего я больше всего боялся - ярый поклонник водяры-матушки. Приплыли...

  Здороваюсь, представляюсь краеведом (почти не покривив душой), добавляю, что я из музея. Мой городской вид вкупе с агрегатом производит нужное впечатление. Спрашиваю насчет деревни.

  - Да ента деревня после войны построена, у ней всего двадцать домов было, - огорошивает меня пастух.

  - А старая деревня за оврагом стояла, - добавляет он.

  Покалякав немного о всяком, иду обратно. Перед запрудой сворачиваю налево, спускаюсь в небольшой овраг с ровным плоским дном и крутыми склонами. Настолько крутыми, что вряд ли на них что-то стояло. В тени деревьев быстро бежит тягучей серой нитью ручей. Для порядка проверяю на находки заваленный прошлогодней листвой бережок. Есть! Монетный сигнал. Вот она, вся в комьях земли, позеленевшая и потемневшая, монета две копейки Николая 2. Я на верном пути.

  Взбираюсь в прохладной сени по крутым склонам, продираясь сквозь кустарник. И вот я выбрался из оврага.

  Нещадно светит солнце - уже вторая половина дня. И передо мной раскинулось... Немаленьких размеров поле. Ладно, что есть, то есть. Начинаю снова манипуляции с колышками.

  Уф... Еще через два часа трудов праведных, восемь монет империи и три - ранних Советов. И конина, конина... Куда ж без нее. Постепенно я подобрался к центру бывшей деревни, стали попадаться осколки кирпича. И вот снова монетный сигнал. Серебро Н2. Проверяю по привычке рыхлую ямку. И... снова такой же сигнал! Монета лежала буквально на виду. Есть!!! Я нашел его!!! Это была распашка, я собирал ее больше двух часов. Дрожащими от нетерпения руками я бережно вынимал из податливой земли монету за монетой, чуть не плача от радости. Не знаю, откуда взялись силы, но я до самого вечера бродил по полю, доставая монету за монетой моего первого клада.

Жаль, фотку прикрепить не могу почему-то.

История одного клада, или червонцы без кубышки.

Название места находки не называю, потому как надеюсь на дальнейшие подобные подарки земляного дедушки (ну или водяного)...

Как-то раз, глядя на свои очередные трофеи с выезда, я поймал себя на мысли, что мне очень уж хочется найти что-нибудь такое необыкновенное, типа золота Колчака или бриллиантовой диадемы. Но поскольку в том районе, где я копаю, Колчаком отродясь не пахло, а вместо бриллиантовой диадемы местные крестьяне могли себе позволить в лучшем случае весьма недорогую бижутерию, то мои мечты свелись к какому-нибудь, хотя бы небольшому кладику. Ну хотя бы медяков - и то счастье, попробуй найди. Тут, конечно, трехверстка на пару с километровкой ничем помочь не могли - ну не было там крестиков на месте сокровищ, и все. Родимый Интернет тоже ничем конкретным не порадовал - так, чушь всякая. Тогда я решил порасспрашивать... свою родню. И тут я узнал весьма интересные вещи.

До революции мой род был не то что зажиточным - он был богатым. И пусть мои предки не могли похвастаться знатным происхождением - они были крестьянами, зато всего остального у них было в избытке. Они владели: мельницей, переправой, каменным мостом, кузницей, плотиной. И, конечно, большими земельными наделами.

Но революция камня на камне не оставила от этого благополучия. Существует семейное предание, что когда мой прапрадед, недавно вернувшийся с Первой мировой, перевозил на лодке через реку красного офицера (кстати, бывшего дворянина), и спросил его, что, мол, делать - тут и красные, и белые, и кто верх возьмет, непонятно, а семья погибнуть может - офицер ответил:" Красные сильней. А чтобы выжить, сдай все имущество советской власти и запишись в Красную Армию." Прапрадед так и сделал - и остался жив, а одну ветвь его семьи (дальнюю родню), отказавшихся сдать все добро, вывезли в теплушках в Сибирь и бросили помирать.

Очевидно, что у прапрадеда были и денежные сбережения, которые он, скорее всего, спрятал на черный день - одна мельница только какой доход давала. Я также узнал, что, когда начались гонения на церковь, мои предки закопали недалеко от дома в деревеньке Сураж церковную утварь - несколько икон, лампаду, два больших медных креста с эмалью и Библию. А насчет денежных сбережений ничего конкретного известно не было, но в последний момент мне удалось узнать то, что сыграло неоценимую роль в моих поисках.

Моя родня вспомнила рассказ одного дальнего родственника, умершего уже лет с двадцать назад. Этот мужчина породнился когда-то с моей семьей случайно.

В деревне моих предков с давних пор жил на отшибе бобыль - дед Арей (так странно в устах селян трансформировалось вполне обычное русское имя Сергей). Он как-то раз, сидя однажды летним вечером на завалинке, и увидел бредущего по пыльной дороге одинокого мальчишку с тощим узелком за плечом. Дед Арей заговорил с ним и узнал, что мальчик (тогда ему было одиннадцать лет от роду) - сирота, и бродит по деревням в поисках куска хлеба. Мальчуган знал свое имя и фамилию. Дед Арей решил приютить сироту. Он и вырастил паренька. Паренек стал мужчиной, женился, обзавелся семьей. Вобщем, ничего необыкновенного.

Вот мои родственники и вспомнили, как этот мужчина рассказывал, что когда он еще был мальчишкой (дело было в первые послевоенные годы), он часто раскачивался на невысоких ивах, росших по берегу озера вблизи родной деревни. Однажды ива немного не выдержала его веса, прогнулась, и ее корень вывернул небольшой пласт земли прямо над водой. А из-под корней... посыпались золотой рекой в воду червонцы. Мальчик был настолько шокирован, что даже ничего не предпринял, чтобы поймать монеты, да и вообще посчитал, что ему померещилось. Может, так оно и было, но на этом самом озере стояла когда-то мельница моего прапрадеда! И, если клад был, он мог принадлежать только моему предку и никому другому!

Итак, передо мной было две увлекательных версии, две равнозначных возможности: можно было отправится на поиски спрятанной когда-то церковной утвари, а можно было попытаться найти золото. Начать я решил с более вероятного - с утвари. По почти заросшим грунтовкам я пробрался в глухую деревню, которая некогда насчитывала несколько десятков дворов, а ныне в ней остался только один жилой дом. Но, увы, многочасовые поиски не дали результата - я собрал множество какаликов, немало меди и немного серебра Николая Второго и всякий бытовой хлам - а вот обещанных ценностей не нашел. То ли предки спрятали их за деревней, то ли выкопали потом.

Что ж, у меня в запасе оставалась вторая легенда. Настало время проверить и ее. Сперва, конечно, я собрал по максимуму информацию по озеру. Мои опасения, что поиски  придется вести под толщей воды, были рассеяны - как я выяснил из одного из отчетов биологов, опубликованного в Интернете, за последние годы озера в районе, в том числе и мое, сильно обмелели, и берега увеличились аж на несколько метров. Таким образом, то, что когда-то упало в прибрежный ил, теперь с большой долей вероятности могло обнаружиться на мелководье или вообще на берегу. Придя к такому обнадеживающему выводу, я решил не париться насчет водолазного снаряжения. 

Не без волнения я собрался на поиски: упаковал тщательно своего верного товарища - Fisher F75 SE Black, скуб и все остальное, что могло бы мне пригодиться.

Вскоре я уже был на пустынной отмели некогда большого и чистого, а теперь уже больше похожего по черному цвету и сплошной пленке салатно-желтой ряски на болото озера. Выводили свои арии горластые лягушки, негромко щебетали лесные птахи да плыли по ярко-голубому небу медленно и равнодушно перистые облака.

Расчехляю свой прибор дрожащими от нетерпения руками, настраиваю на грунт и - вперед!

Спустя некоторое время утираю пот со лба. Солнце жарит нещадно, я прошел уже больше половины берега безлюдного озера. Пока, кроме вездесущих пробок да нескольких железяк, ничего интересного не нашел. Но я и не надеялся, что прямо на берегу, разложенные ровными рядами, меня будут ждать червонцы. В конце концов, мальчишке действительно могло померещиться, и никакого золота и в помине не было.

Вот, наконец, я и добрался до того куста, от которого начал идти вдоль озера. Теперь начинается самое главное - поиски под водой. Аккуратно заворачиваю своего Фишера в здоровенный прозрачный полиэтиленовый мешок (внятного ответа но вопрос о водонепроницаемости своего боевого коня я так и не смог получить), разуваюсь и беру в левую руку специально приобретенный для этого мероприятия скуб. Как говорится, ни пуха!

Сперва решаю поискать под ивами, благо их здесь немного - три группки. Осторожно вхожу в озерную воду. Несмотря на сильный зной, вода в озерце прохладная - ключи, не иначе. Иду зигзагом от одной крайней ивы до другой, постепенно удаляясь от берега. Вода уже по колено, по пояс... Пусто. Иду до тех пор, пока выше уже не могу поднять прибор - пусто. Иду обратно к берегу змейкой. Снова пусто.

Теперь вторая группа деревьев. Она явно старше - вместо некоторых деревьев торчат лишь пни да корни. Да и берег здесь покруче. Ну-с, приступим. По мягкому илистому дну идти одно удовольствие, да и монеты здесь должны были сохраниться хорошо. Когда вода доходит мне до поясницы, слышу цветной сигнал. Не чисто "золотой", а какой-то смешанный - все вперемежку. Беру длинный шест, заостренный с одной стороны, который я приготовил заранее и нес до этого под мышкой, и втыкаю его острым концом в ил, немного сбоку от места, издающего сигнал. Потом беру с пояса бечевку и приматываю ею прибор за штангу к шесту достаточно плотно. А вы как думали? Как мне по-другому ухитриться сделать так, чтобы и прибор был рядом, под рукой, и чтоб в воду он не упал, и чтоб держать его не пришлось, пока копаешь? Лично я не сумел придумать ничего лучше, поэтому, не тратя время на дальнейшие размышления, беру скуб и вонзаю его в податливый ил. Мутное облако донных наслоений (дымовая завеса нервно курит в сторонке) совершенно не давало разглядеть, что там в месте сигнала, и пришлось ждать, пока оно осядет. В скубе, естественно, ничего не оказалось. Поэтому, едва облако оседает, вгрызаюсь в небольшую ямку, которая словно по мановению волшебной палочки начинает затягиваться песком. Ворочаю скубом туда-сюда, стараясь копнуть поглубже - плевать на мутную воду, и вытаскиваю его.

Постепенно песок просачивается сквозь решето совка, и внутри скуба остается немного мусора - куски дерева, камешки и немного ила. Перебираю их... И под одной из деревяшек что-то вдруг (в каком-нибудь приключенческом романе автор обязательно написал бы "нестерпимо засверкало", но я врать не буду) неярко блеснуло. Я подрагивающими от волнения руками - в такой-то момент! - очищаю это нечто от ила, и в моей грязной ладони лежит... пятирублевик Николая Второго! Сохран - лучше не бывает. Вот оно, свершилось!!! Каждый, кто бывал на моем месте, знает, что чувствуешь в эту минуту! Словами не передать.

После первой находки я упорно, как экскаватор, начал рыть дальше. Спустя некоторое время у меня в руках лежали еще три золотых... Не маловато ли для клада? Так что я продолжил бродить с прибором дальше, и мои поиски опять увенчались успехом. Монеты лежали группками в нескольких ложбинах на дне. Всего я выудил 25 штук - словно специально для ровного счета! Но я уверен, что и это не все - на предельной для моих возможностей поиска глубине мой прибор опять заверещал! Так что, боюсь, в следующем году придется расщедриться и на водолазную снарягу.

P. S. Потом уже подумал, что неплохо было бы сфоткать первые монеты среди ила в скубе, но кто ж знал, что я вообще что-нибудь найду. Так что на фото все монеты в чищеном виде.

А теперь байка.

Был у меня друг Васька, человек увлекающийся, порой даже чересчур. То летающие тарелки ищет, то каких-то горных туров спасать от вымирания ударится.

Поэтому я не удивился очередной его болезни. Решил он как-то клады искать. Купил себе прибор какой-то, друзья у него, как он говорил, по "копу" появились, словечки всякие стал он употреблять - фискарь, шмурдяк. Как ни выходные - мотается куда-то копать.

Как-то раз (дело было уже ночью), прибегает он ко мне домой, уже сильно навеселе. Обычно он так не делает, и потому я сильно удивился. Но еще больше я удивился, увидев его испуганные, вытаращенные глаза (пьяный он буйный и веселый).

- Понимаешь, - открыл он рот, едва усевшись на стул, -поехали мы с пацанами, как обычно, на коп. Залезли в этот раз в глушь несусветную. Как вообще доехали - сам не понимаю. Лес какой-то вокруг, и, притом, знаешь, бурелом какой-то дикий, жуть прямо, *******, -выразительно повел он мутными глазами. - Там, значится, в деревнях вокруг говорили, мол, холм какой-то есть, Ветьмин (через т! - авт.) вроде зовется. Легенд про него мерено-немерено. Мы и сами не знали-то, что ищем. Но холмик этот все-таки нашли - там дерево приметное росло, как местные и сказали.. Ходили мы, значится, ходили, и вдруг на тебе - Юрка обо что-то кааак споткнется! Мы смотрим - валун какой-то краем из-под земли и мха торчит. Думаем: елы-палы, как же вдруг валун и в холмике оказался? Ну, расчистили мы его, гля - еще один рядом лежит! И поменьше. Ну, мы который поменьше, расчистили и вытащили. Тяжелый, просто *******!

Тут Васек наклонился к моему лицу своей покрасневшей физиономией для вящей убедительности, дохнув как следует перегаром:

-А там, прикинь, темнота, пещерка типа внутри! Ну, как этот, как его, дольмен, и валуны сверху землей присыпаны. Ну, мы залезли внутрь, посветили, гля - скелет на валуне в середине лежит!!!!!! И клыки медвежьи всякие и амулеты на нем и  вокруг,  и пара глиняных сосудиков рядом. И на валунах вокруг грубо всякие полулюди-полузвери всякие нарисованы.

Ну, мы, значится, взяли себе кто что хотел и свалили.

Через день звонит жена Юрка (с которым мы копали) и говорит, вся в слезах: Вась, ты ж другом Юрки был, так, значит, приходи в пятницу на поминки. Я в шоке: что да как? Она грит, повесился прям посреди квартиры. Все время, грит, виделась ему последний день женщина какая-то, ходила будто за ним по пятам.

Схоронили мы Юрка, тут Сашка ( мы втроем ездили) звонит и грит: Приезжай, мол, хреново мне. Я под вечер приехал - брат его открывает, к столу ведет, стопку протягивает, помянем, говорит, Сашка. -Как помянем? Я с ним утром говорил, - я ему в ответ. А вот так, грит брат, с пятого этажа он. Только записку оставил. На, почитай. Я записку беру - а там написано: Вась, она от меня не отстает, тварюга.

Вот так,- закончил Васька, - съездили мы к шаманке.

Я спросил его, сколько он выпил, решив, что это пьяный бред, он, как все пьяные, поклялся, что выпил мало, я его успокоил, такси вызвал, домой отвез. Через два дня... В общем, вы поняли. Мне было уже не смешно. И в руке Васек, раскачивавшийся в петле с посиневшим лицом (просто жесть)!, сжимал несколько клыков от амулета...

P. S. К сожалению, я буду в отъезде до 20 сентября без мобильной связи и Интернета. Заранее приношу извинения.