В дом моего прапрадеда, Прокофия Никифоровича Б., нежданные гости нагрянули вечером,когда большая семья уселась ужинать. Добротная просторная изба, где каждый угол к месту, срубленная еще век назад, была знакома каждому селянину. Изба как на ладони,в центре деревеньки Верхний Харой, раскроенной косой улицей, на которой большинство неказистых домишек зимой были завалены сугробами выше окон. А за околицей-благодать: чистый и белый, как сахар, снег и уходящие вдаль высокие, покрытые зеленым морем тайги горы. И, конечно, кормилица речка Оса, именем которой названо большое бурятское село. На ее пологом левом берегу раскинулась еще одна деревня-Слобода, в ту пору центр Осинской волости. Ее достопримечательность-белая церковь и двухэтажный дом купца Дмитриева, на поклон к котрому ходило все население. Кроме Б., живших независимо и в достатке. Прокофий Никифорович, знатный мукомол и кожевенных дел мастер, единственный в округе владел мельницей и  мастерской. Злой и неугомонный в работе, дед на износ вкалывал сам и помощников не щадил. Такой уж характер: работать так на совесть, чтоб гордиться своим ремеслом, Любить так любить, ну а если сел за стол так пей и ешь от души. Люди шли к нему в любое время дня и никому он не отказывал. Его уважали и почитали, кормильцем называли. Но нежданных гостей не привечал, а если уж отрывали от ужина, серчал не на шутку. Никому не позволял нарушать сложившийся уклад. Для него это был сложившийся своего рода ритуал.

…По давнему обычаю со словами «за мое здоровье» дед одним глотком опорожнял чарку самогона и, озорно глянув по лицам домочадцев, крякнул от удовольствия:

-Хороша зараза! Ох хороша! С устатку особливо, вся усталость вон.

На его крепких зубах захрустел ядреный соленый огурец, и дед, как водится потянулся к бутыли. Не успел налить как на дворе сердито залаял Полкан и раздалась чья то громкая речь.

-Кого там нечистая принесла,-недовольно пробурчал дед,-наш Полкан зря брехать не будет, не та псина.

В дверь сильно и настойчиво забарабанили.

-Иди, мать, спроси, да не открывай всем подряд,-наказал он жене.

-Открывай, открывай, Прокопий Никифорович. Не заставляй ждать!-приказал снаружи хрипловатый голос.

-Не пужай, пужанный на сто рядов,-рассвирипел дед,-наши все дома, шастаете тут по вечерам. Говорите, зачем пришли, и разговор закончен.

-Разговор наш весь впереди. Именем закона открывай!

-Я учительница и таких законов-вламываться в в чужие избы не знаю,-встала в перепалку хозяйка,-чего это вы себе позволяете?

После короткой паузы уже спокойный голос попросил:

-Требуется выяснить некоторые обстоятельства. Я уполномоченный Нечаев. Откройте.

-Это дело другое,-смягчился дед,-открой им мать.

Едва щеколда отодвинулась, как в распахнутую дверь буквально ворвались три здоровенных молодца. Один из них, высокий и крепко сбитый, с выгоревшими светлыми волосами, направился к деду, а двое застыли у порога.

-Б. Прокопий Никифорович? Будем знакомы:уполномоченный Нечаев. Велено доставить в Балаганск, в уездный центр.Собирайтесь!

-Какой ты прыткий, Нечаев. Без всяких объяснений командуешь. Арестовать хочешь? Так я не враг Советской власти. Чужого не брал, никого не ограбил. Напротив, всем помогаю.

-Враг не враг, разберемся. Вон какие хоромы. Другие с голоду пухнут, а вы жрете от пуза и первачком запиваете. Честным трудом, скажешт, заработал? Пора и поделиться с Советской властью.

Дед от возмущения сжал кулаки и, вытянув сухие, жилистые руки, выпалил:

-Вот этими руками заработал и своим горбом, ишачил с рассвета дотемна, чтоб прокормить детей. Тебе, пожалуй, это неведомо.

Окинув взглядом притихшую семью, сердито спросил:

-Воздухом прикажешь кормиться?

-Ладно, ладно, остынь. Разберемся.

-Заладил: раз-бере-ся, раз-берем-ся.. Тебе ль не знать-мой старший сын чоновским отрядом командовал, бандитов ловил, а меня в кулаки записали.

-Сын может и ловил, а вот ты им способствуешь.

-Посмотрим кто кому способствует,- пробурчал дед и, налив чарку осушил одним залпом. Перекрестившись, отправился к выходу.

-Да что же это такое?-запричитала жена,- не попрощался, ни слова,ни полслова.

-Не реви! Вернусь скоро. Нет таких правов чтоб невинных сажать.

-Невинных говоришь!-подскочил к нему уполномоченный,-я всю Гражданскую прошел и хорошо знаю вашего брата. Да вы за коровенку удавите кого угодно.

От волнения глубокий шрам на его правой щеке, скрытый заросшей щетиной, побагровел, и лицо приобрело свирепое выражение. Но у деда ни один мускул не дрогнул, он невозмутимо разглядывал уполномоченного.

«Шашкой видать полоснули, -спокойно подумал он,-бывалый тип, такие не церемонятся»

-Правильно думаешь дед,-словно читая мысли, произнес  Нечаев,- я человек беспощадный. Но исключительно к врагам. А со своими последней краюхой хлеба поделюсь.

-Ну-ну,-процедил дед,-с бабами и стариками воевать-не хлеб растить. А пора бы. И коровенку ты не в лад пристроил. Давить надо тех, кто ни черта не делает и жрет за счет других. А мы свой хлеб едим. Так-то.

-Ты в чей это огород?-снова набычился уполномоченный.

-Понимай как хошь. Гутарю как разумею.Вокруг земли полно, сей, паши, собирай урожай, хлеб пеки. Так нет же-на печи с бабами зубоскалят, с голоду помирать будут, а на работу палкой не выгонишь. С чего ж достаток? А я чуть свет в поле, и малыши со мной, они должны знать почем фунт хлеба. Ванька-голодранец в поле сбирается когда солнце заходит, а я уже с пашни. Вот почему у меня закрома полны, а Ванька голь перекатная. А ты меня с лодырем принуждаешь делиться!?Выкусить не желаете??

-Ты того, не зарывайся. Не посмотрю что дед, тресну так, что последние зубы потеряешь,-потряс увесистым кулаком уполномоченный.

-На енто вы мастаки. Треснуть-мозгу много не нано. Но мы не из пужливых, могу и сдачи дать, по стариковски граблями приложусь, до гробовой доски помнить будешь. Так то товарищ уполномоченный.

-Ну и говнистый ты дед.

-Какой уж есть, родители постарались.

Продолжение следует